ивоположное, 
как это однажды произошло с моим другом. В те годы еще зеленый студент, он 
написал Вирхову, известнейшему патологу, письмо, прося аудиенции у "его 
превосходительства". Когда, дрожа от страха, он предстал перед Вирховым и 
попытался назвать себя, то выпалил: "Моя фамилия Вирхов". После чего "его 
превосходительство", озорно улыбаясь, сказал: "А! Так ваша фамилия тоже 
Вирхов?" Чувство собственной ничтожности оказалось явно не по вкусу 
бессознательному моего друга, и, в результате, оно тотчас же побудило его 
представиться как равному Вирхову в величии.
 В этих более личных отношениях конечно же нет нужды в сколь-нибудь 
по-настоящему коллективных компенсациях. Напротив, в нашей первой истории 
использованные бессознательным фигуры имеют определенно коллективную природу: 
это герои мировой истории. Здесь возможны два толкования: либо младший брат 
моего пациента - человек признанный, обладающий большим весом в обществе; либо 
мой пациент переоценивает свою собственную важность не только по отношению к 
брату, но и ко всем остальным людям. Для первого предположения нет никакого 
основания, тогда как очевидность второго, как говорят, бросается в глаза. 
Поскольку крайнее высокомерие этого человека затронуло не только его самого, но 
гораздо боле широкую социальную группу, компенсация воспользовалась 
коллективным образом.
 То же самое справедливо и в отношении второй истории "Ведьма" - это 
коллективный образ. Исходя из этого мы должны заключить, что слепое доверие 
молодой женщины в той же мере относилось к более широкой социальной группе, в 
какой оно относилось к ее матери лично. И это на самом деле имело место, 
поскольку она все еще жила в исключительно инфантильном мире, где весь 
остальной мир отождествлялся с ее родителями. Приведенные примеры касаются 
отношений внутри личной сферы. Но существуют и безличные отношения, которые 
время от времени требуют бессознательной компенсации. В таких случаях 
коллективные образы приобретают более или менее мифологический характер. 
Моральные, философские и религиозные проблемы, вследствие их действительности 
для всех людей, должны, по всей вероятности, требовать мифологической 
компенсации. В упомянутой выше новелле Г. Дж. Уэллса мы находим классический 
тип компенсации: мистер Примби, карликовая личность, обнаруживает, что он не 
кто иной, как перевоплощение Саргона, царя царей (Саргон - царь|. (XXIV в. до н.
 ..). основатель обширной державы Двуречье с центром в Аккаде. Согласно легенде 
сделаться царем ему помогла влюбившаяся в него богиня Иштар. Подробнее см.: 
Мифы Народов мира: Энциклопедия: В 2 т. М., 1988. - Т. 2. С. 409-410. - Прим. 
пер.). К счастью, гений автора выручает бедного старого Саргона из 
патологически глупого положения и даже дает читателю шанс ощутить трагический и 
вечный смысл в этом жарком скандале. Мистер Примби, полное ничтожество, сознает 
себя точкой пересечения всех прошедших и грядущих времен. Легкое безумие - не 
слишком дорогая цена за это знание, при условии, что в конечном счете чудовище 
изначального образа не сжирает Примби, хотя в действительности ему едва удалось 
избежать этого.
 Универсальная проблема зла и греха составляет другой аспект наших безличных 
отношений к миру. Поэтому, едва ли не больше всякой другой, эта проблема 
вызывает коллективные компенсации. Одному из моих пациентов, шестнадцатилетнему 
юноше, в качестве начального симптома тяжелого невроза навязчивости приснился 
следующий сон:
 Он идет но незнакомой улице. Темно. Вдруг он слышит за собой шаги. От страха 
он идет быстрее. Шаги приближаются, и его страх растет. Он пускается бежать, но 
шаги, кажется, догоняют его. Наконец он оборачивается и видит дьявола. В 
смертельном ужасе он прыгает вверх и повисает в воздухе.
  Этот сон повторился дважды, что является признаком его безотлагательности.
 Увы, хорошо известно, что неврозы навязчивости, вследствие свойственных им 
мелочной щепетильности и обрядовой педантичности, не только имеют внешнюю 
видимость моральной проблемы, но действительно до краев наполнены 
нечеловеческими безобразиями и жестоким злом, против объединения с которыми в 
одно целое и вступает в отчаянную борьбу в остальном тонко организованная 
личность. Это объясняет, почему гак много дел приходится выполнять в 
церемониально "корректном" стиле, как если бы нужно было противодействовать злу,
 притаившемуся в тени. После этого сновидения начался невроз, существенная 
черта которого состояла в том, что пациенту, употребляя его выражения, нужно 
было поддерживать себя в "подвешенном" или "неоскверненном" состоянии чистоты. 
Ради этой цели он либо обрубал, либо лишал "действительности" все отношения с 
миром и со всем тем, что напоминало ему о бренности человеческого существования,
 добиваясь этого при помощи безумных формальностей, скрупулезных очистительных 
обрядов и заботливого соблюдения бесчисленных правил и предписаний невероятной 
сложности. Еще до того, как у пациента появились какие-то подозрения об 
ожидавшем его адском существовании, сновидение показало ему, что если бы он 
захотел снова опуститься на землю, ему пришлось бы заключить договор с дьяволом.

 В другом месте я описал сновидение, иллюстрирующее компенсацию религиозной 
проблемы у одного молодого студента теологии ("Archetypes of the Collective 
Unconscious" (Collected Works. Vol. 9. 1) pars. 71.). Он запутался во всякого 
рода разногласиях в толковании вероучения, что нередко случается с современными 
людьми. И вот во сне он оказался учеником "белого мага", одетого, однако, во 
все черное. Тот поучал его до какого-то момента, а затем сказал, что теперь им 
нужен "черный маг". Тут появился "черный маг", одетый, впрочем, во все белое, и 
заявил, что нашел ключи от рая, но нужна мудрость "белого мага", чтобы понять, 
как ими пользоваться. Это сновидение явно содержит в себе проблему 
проти