я 
шопенгауэрова видения мира. Только гений или безумец мог бы настолько 
выпутаться из оков действительности, чтобы смотреть на мир как на свою книжку с 
картинками. Сам ли больной развил или построил такое видение мира или оно 
просто постигло его? А может быть, он впал с него? Его патологический распад и 
инфляция указывают скорее на последнее. Теперь уже думает и говорит не он, а 
оно думает и говорит в нем, ибо он слышит голоса. Таким образом, разница между 
ним и Шопенгауэром состоит в том, что видение больного остается на стадии чисто 
спонтанного развития (growth), тогда как Шопенгауэр абстрагировал и выразил то 
же самое видение на общепринятом языке. Тем самым вырастил его из подземных 
истоков и вывел на ясный свет общественного сознания. Однако, было бы ошибкой 
предполагать, что видение больного имело исключительно личный характер или 
ценность, словно оно принадлежало только ему. Будь это так, он, вероятно, был 
бы философом. Человек становится гениальным философом лишь тогда, когда ему 
удается превратить примитивное и чисто природное видение в абстрактную идею, 
принадлежащую к общему инвентарю сознания. Это достижение, и только оно, 
составляет его личную величину или ценность, благодаря которой он мог бы 
заслужить уважение, не впадая при этом в инфляцию. Но видение больного человека 
есть величина безличная, от естественного роста которой он не в силах себя 
защитить и которая, фактически, поглотила и "унесла" его прочь от этого мира. 
Правильнее будет сказать, что именно бесспорное величие видения больного 
раздувает его до патологических размеров, а вовсе не то, что он овладевает этой 
идеей и развивает ее до философского мировоззрения. Личная величина (ценность) 
целиком заключается в философском достижении, а не в первичном видении. Ведь 
философу это видение тоже достается как равная доля прибыли, ибо оно составляет 
просто часть общего имущества человечества, долей которого, в принципе, владеет 
каждый. Золотые яблоки падают с одного и того же дерева, подбирает ли их 
слабоумный ученик слесаря или какой-то Шопенгауэр.
 Однако, из данного примера можно извлечь еще и другой урок, именно, что 
трансперсональные содержания - это отнюдь не инертные или мертвые материалы, 
которыми можно завладеть по желанию. Скорее, они являются реалиями (entities), 
вызывающими живой интерес и оказывающими притягательное действие на 
сознательный ум. Идентификация с службой или титулом действительно очень 
привлекательна, - вот почему так много людей представляют собой один только 
декорум, предоставленный им обществом. Было бы напрасно искать под этой 
оболочкой личность. В самом низу, под набивкой, можно отыскать лишь очень 
мелкое, ограниченное создание. Вот почему служба - или что-то еще, что может 
быть такой оболочкой, - так привлекательна: она предлагает легкую компенсацию 
личной маломерности.
 Внешняя приманка, как-то: посты, титулы и другие социальные регалии, - не 
единственная причина инфляции. Ведь они просто безличные величины, относящиеся 
к наружному слою общества, к коллективному сознанию. Но так же как общество 
находится пне индивидуума, так пне личной психики находится коллективная 
психика, именно, коллективное бессознательное, скрывающее в себе, как 
показывает приведенный выше пример, ничугь не менее привлекательные элементы. И 
так же как один может внезапно войти в мир на своем профессиональном 
достоинстве ("Messieurs, a present je suis Roy") ("Господа, сегодня я король" 
(фр-)- - Прим. пер.), так другой может столь же внезапно исчезнуть из этого 
мира, если ему выпадет жребий созерцать один из тех могущественных образов, 
которые придают миру иной облик. Речь идет о магических representations 
collectives (Коллективных представлениях (фр.}. - Прим. пер.), лежащих в основе 
рекламных лозунгов, модных словечек и, на более высоком уровне, поэтического и 
мистического языка. Мне вспоминается другой душевнобольной, который не был 
поэтом и вообще ничем особенным не выделялся, разве что являл собой типичный 
образец тихого и несколько сентиментального юноши. Он влюбился и, как это часто 
бывает, не мог выяснить у своей избранницы, нужна ли была ей его любовь.. Что 
касается юноши, то его первобытная participation mystique (Мистическая 
сопричастность (фр.). - Прим. пер.) приняла на веру, будто его переживания и 
тревоги были и равной мере переживаниями и тревогами девушки, что на более 
низких уровнях человеческой психологии - дело весьма обычное. Так он создал 
сентиментальную любовную фантазию, которая лопнула как мыльный пузырь, когда 
выяснилось, что та девушка не испытывает к нему никаких чувств. Это привело его 
и такое отчаяние, что он прямиком направился к реке, намереваясь утопиться. 
Стояла ночь, и звезды светили ему из темной воды отраженным светом. Ему 
показалось, будто звезды парами уплывали вниз по реке... Удивительное чувство 
овладело им тогда; он забыл о намерении покончить с собой и уже не мог оторван, 
глаз от воды, зачарованный странным, сладостным зрелищем. Постепенно до него 
дошло, что каждая звезда была лицом и что все эти пары были влюбленными, 
которые уносились вперед в объятиях грез. И тут к нему пришло совершенно новое 
понимание: все изменилось - его судьба, разочарование и даже любовь потеряли 
свое значение и отошли на задний план. Воспоминание о девушке отдалилось, 
стерлось, но взамен он обрел непоколебимую уверенность в том, что ему обещаны 
несметные сокровища. Он уже знал, что в находившейся неподалеку обсерватории 
для него спрятан бесценный клад. Кончилось тем, что в четыре часа утра он был 
задержан полицией при попытке вломиться в эту обсерваторию.
 Что же произошло? В голове бедного юноши промелькнуло дантевское видение, 
очарование которого вряд ли оказалось бы ему доступным, прочитай он о нем в 
поэме. Но он увидел этот образ, и зримый образ преобразил его. То, что больше 
всего мучило, теперь стало далеким; новый и невообразимый даже в мечтах мир 
звезд, безмолвно прочерчивающих спои пути вдали от этой печальной земли, 
открылся перед ним в то мгновение, когда он пересек "порог Прозерпины". Догадка 
об ожидавшем его сказочном богатстве - а кого не навещ