ожно перевести и как "Ветер 
дует, где хочет". - Прим. пер.) было ей недоступно из-за незнания греческого. 
Если нам так уж нужно считать это содержание целиком личным приобретением, оно 
могло бы быть таковым лишь в одном случае - при так называемой криптомнезии (Ср.
 Theodore Flournoy, Des Indcs a la planetc Mars: Elude siir mi cas de 
somnambiillsme avec GiossoJalie (Paris & Geneva, 1900), translated by I) B. 
Vennilye as From India to the Planet Mars (New York, 1900). и Jmig' "Psychology 
and Pathology of So-called Occult Phenomena" (Collected Wvrhs, Vol. 1), pars. 
138ff.), то есть бессознательном припоминании мысли, ранее где-то прочитанной 
пациенткой. Я ничего не имею против такой возможности в этом конкретном случае; 
но мне известно множество других случаев (большое их количество приведено в 
упомянутой выше книге), где криптомнезию можно с уверенностью исключить. Даже 
если бы наш случай был случаем криптомнезии, что кажется мне весьма 
неправдоподобным, нам пришлось бы все равно искать объяснение 
предрасположенности, послужившей причиной того, что именно этот образ 
сохраняется в памяти пациентки, а позднее, по выражению Semon, "экфорируется" 
(((((((((, лат. efferre, англ. "to produce"). Во всяком случае, с криптомнезией 
или без нее, мы встречаемся здесь с истинно первобытным и весьма примитивным 
образом Бога, который создавался в бессознательном цивилизованного человека и 
оказывал воздействие на современную жизнь - факт, который вполне бы мог дать 
пищу для размышления специалисту по психологии религии. В данном образе нет 
ничего, что можно было бы назвать личным: это целиком коллективный образ, 
языческое происхождение которого нам давно известно. Перед нами широко 
распространенный исторический образ, который вновь обрел существование через 
посредство естественной психической функции. И это не столь уж удивительно, 
поскольку моя пациентка родилась на свет с человеческим мозгом, по-видимому, и 
сегодня функционирующим почти так же, как он функционировал в давние времена. 
Мы имеем здесь дело с реактивированным архетипом, как я в другом месте называл 
эти изначальные образы (Ср. Psychological Types (Collected Works, Vol. 6), Def. 
26. [Русск. пер.: Юнг К. Г. Психологические типы. - СПб.: М" 1995, Определения 
5. 18 и 39. - Прим. пер.}). Эти древние образы возвращаются к жизни благодаря 
примитивному, основанному на аналогиях способу мышления, специфичному для 
сновидений. Речь идет не о врожденных идеях, а об унаследованных структурах 
мышления (thought-patterns) (Следовательно, направленное против моих идеи 
обвинение в "прихотливом мистицизме" утрачивает свое основание.).
 Принимая во внимание эти факты, мы должны допустить, что бессознательное 
содержит в себе не только личные, но, кроме того, и безличные коллективные 
компоненты в форме врожденных категорий, или архетипов (Henry Hubert et Marcel 
Mauss, Melanges d'histoire dcs relicions (Paris. 1909), p. XXIX.). Поэтому я 
выдвинул гипотезу, что на своих более глубоких уровнях бессознательное владеет 
коллективными содержаниями в относительно активном состоянии Вот почему я 
говорю о коллективном бессознательном.
 
 II
 Результаты ассимиляции бессознательного: основные феномены
 
 Процесс ассимилирования бессознательного приводит к примечательным явлениям. У 
одних пациентов он вызывает бросающийся в глаза и часто неприятный рост 
самоуверенности  самомнения: они всецело поглощены собой, все знают, мнят себя 
полностью осведомленными в том, что касается их бессознательного, и убеждены, 
будто понимают абсолютно все, что выходит из его глубин. В каждой беседе с 
врачом они все больше и больше вырастают в своих глазах. Другие, напротив, 
чувствуют себя все более и более подавленными содержаниями бессознательного, 
теряют уверенность в себе и с тупым безразличием взирают на те необычные штуки, 
которые выкидывает бессознательное. Первые, переполняемые чувством собственной 
значительности, берут на себя ответственность за бессознательное, превышающую 
все разумные границы; вторые окончательно отказываются от какой бы то ни было 
ответственности, измученные ощущением бессилия эго перед судьбой, управляющей 
через посредство бессознательного.
 Если мы глубже проанализируем эти два способа реагирования, то обнаружим, что 
за оптимистической самоуверенностью первых кроется глубокое чувство бессилия, в 
отношении которого их сознательный оптимизм действует как безуспешная 
компенсация. И, напротив, пессимистическое смирение вторых маскирует дерзкую 
волю к власти, далеко превосходящую в самоуверенности сознательный оптимизм 
первых.
 Этими двумя способами реагирования я обрисовал только две грубые крайности. 
Более тонкие оттенки, вероятно, обладали бы большей жизненной правдой. Как я 
уже говорил в другом месте, всякий, кто подвергается анализу, начинает 
бессознательно злоупотреблять недавно полученными знаниями в интересах своей 
анормальной, невротической установки, пока он, на ранних стадиях анализа, еще 
не освободился от своих симптомов настолько, чтобы можно было обойтись без 
дальнейшего лечения. Весьма важным способствующим этому фактором оказывается то 
обстоятельство, что на ранних стадиях анализа все понимается еще на объективном 
уровне, то есть без различения образа (imago) (Этот термин ("imago") был занят 
психоанализом, однако в аналитической психологии его в значительной степени 
заменили термины "изначальный образ родителя" или "родительский архетип". - Ред.
 Thе Collected Works.) и объекта, так что все приписывается непосредственно 
объекту. Отсюда, тот, для кого "другие люди" являются объектами первостепенной 
важности, из любого знания о себе, которое ему доведется усвоить на этой стадии 
анализа, сделает вывод: "Ага, так вот что, оказывается, представляют собой 
другие люди!" Поэтому он будет считать своим долгом просветить на сей счет всех 
остальных, в зависи