теории становится настоятельной необходимостью. К сожалению, это еще не повсюду 
понято, иначе известные воззрения не защищались бы с таким упорством и слепотой.
 Это можно объяснить, приняв во внимание сущность субъективного предубеждения: 
это более или менее тщательно сооруженный продукт всего жизненного опыта 
индивида. Он возникает в столкновении индивидуальной психики с условиями 
окружающего мира. Поэтому он представляет собой субъективный вариант всеобщего 
опыта, и нужна основательная самокритика и обширные сопоставления, чтобы 
сделать суждение более общим. Но чем больше такие (безусловно необходимые) 
усилия основываются на принципах сознания, тем больше возрастает опасность 
истолкования опыта в смысле этих принципов, а это повлечет за собой ненужное 
теоретизирование и насилие над фактами. Наш психологический опыт еще молод и 
недостаточно обширен, чтобы делать возможными общие теории. Сначала необходимо 
исследовать множество фактов, освещающих сущность души, прежде чем можно будет 
хотя бы думать о том, чтобы постулировать общие положения. Пока нам следует 
придерживаться правила, что любое психологическое положение значимо только 
вместе со своей противоположностью.
 Хотя личные и мировоззренческие предрассудки самым опасным образом мешают 
психологическому заключению, они могут быть элиминированы доброй волей и 
знанием. Уже Фрейд принял мое предложение, чтобы каждый врач, занимающийся 
бессознательным своих пациентов в терапевтических целях, предварительно прошел 
так называемый учебный анализ. Все серьезные психотерапевты, признающие 
необходимость осознания бессознательного, согласны с этим. Ведь и без особых 
аргументов понятно и тысячекратно подтверждено опытом, что то, чего врач не 
видит у себя, он либо совсем не замечает, либо видит в преувеличенных размерах 
у своих пациентов; приветствует то, к чему втайне склонен сам и предает анафеме 
то, что осуждает. Как по праву требуют от хирурга, чтобы его руки не были 
инфицированы, так необходимо настаивать на том, чтобы психотерапевт подходил к 
себе с достаточной долей самокритики. Эта необходимость особенно настоятельна в 
случае обоснованных непреодолимых сопротивлений пациента. Ведь тому нужно, 
чтобы его лечили, а не подтверждали теории. В широком поле практической 
психологии всегда есть несколько теорий, которые в конкретном случае 
оказываются пригодными. Особенно опасно мнение, что сопротивления пациента при 
всех обстоятельствах неоправданны. Ведь сопротивление может доказывать и то, 
что терапевтическая процедура исходит из неверных предпосылок.
 Я так подробно выделяю тему учебного анализа потому, что в последнее время 
вновь заявляют о себе тенденции выставлять врачебный авторитет как существующий 
ео ipso (Сам собой (лат.) - Прим. пер.) и, следовательно, освящать ex cathedra 
(С кафедры (лат.) - Прим. пер.) только психологию - намерение, ничем не 
отличающееся от старомодного суггестивного метода, несостоятельность которого 
давно очевидна. (Что, разумеется, вовсе не означает, что для суггестивной 
терапий вообще нет показаний).
 Серьезному психотерапевту давно понятно, что каждое более-менее сложное 
лечение - это индивидуальный диалектический процесс, в котором врач как 
личность участвует так же, как и пациент. Конечно, при подобном взаимодействии 
вопрос о том, обладает ли врач таким же пониманием своих психических процессов, 
какого он ожидает от пациента, приобретает большое значение, особенно в смысле 
так называемого раппорта, т.е. доверительного отношения, без чего нет 
терапевтического успеха. Ведь бывают случаи, когда пациент может почерпнуть 
внутреннюю уверенность только из надежности своего отношения к личности врача. 
У легковерных людей можно кое-чего добиться с помощью врачебного авторитета, но 
для критичного взгляда он обычно слишком хрупок. Ведь именно по этой причине в 
значительной степени утратил свой авторитет, по крайней мере у образованной 
публики, предшественник врача в роли психотерапевта -священник. Поэтому тяжелые 
случаи означают и для пациента, и для врача ни больше, ни меньше, как испытание 
человеческой надежности. Врач должен быть как можно лучше подготовлен серьезным 
учебным анализом. Последний, конечно, не идеальное и абсолютно надежное 
средство против иллюзий и проекций. Но он хотя бы продемонстрирует начинающему 
психотерапевту необходимость самокритики и поддержит готовность к ней. Ни один 
анализ не в состоянии навечно устранить бессознательность. Учиться надо 
бесконечно и не следует забывать, что каждый новый случай поднимает новые 
проблемы и тем самым вызывает новые бессознательные констелляции. Без 
преувеличения можно сказать, что каждое достаточно глубокое лечение примерно 
наполовину состоит в самоиспытании врача, ибо он может привести в порядок у 
пациента только то, что исправно у него самого. Если он чувствует себя 
затронутым и пораженным болезнью - это не заблуждение: лишь в меру собственной 
ранености он может исцелять. Греческая мифологема о раненном целителе2 не 
означает ничего кроме этого.
 Проблемы, о которых здесь идет речь, в области так называемой "малой" 
психотерапии не встают. Там можно обойтись внушением, добрым советом, 
правильным разъяснением. Неврозы же или пограничные состояния у сложных и умных 
людей требуют того, что называют "большой" психотерапией - диалектической 
процедуры. Чтобы провести ее успешно, нужно элиминировать не только 
субъективные, но и мировоззренческие предубеждения. Нельзя лечить мусульманина, 
руководствуясь христианской предвзятостью, парса-огнепоклонника -еврейской 
ортодоксальностью или христианина - с точки зрения языческой античной философии,
 не протаскивая при этом контрабандой чужеродного тела, которое может стать 
очень опасным. Конечно, такие вещи делаются постоянно и не всегда плохи, но это 
эксперимент, легитимность которого кажется сомнительной. Я считаю, что 
консервативное лечение полезнее. Не следует разрушать ценности, которые не 
показали себя вредными. Замена христианского мировоззрения материалистическим