есть брат, который сидит в плену в Москве. Как темная фигура она - служанка, 
глупа, и за ней надо присматривать. Незнакомка часто появляется двойственной, 
как две женщины, идущие с ним в горы. Белокурая горная проводница является ему 
однажды как видение. Она приносит ему хлеб, занята религиозными идеями, знает 
путь, которым ему надо идти, он встречает ее в церкви, она его духовная 
наставница, поводырь. Она выходит словно из темного ящика и может превратиться 
из собаки в женщину. Однажды она даже обезьяна. Сновидец рисует во сне ее 
портрет; но то, что появляется на бумаге - это абстрактная символическая 
идеограмма, содержащая в основном троичность - часто встречающийся мотив.
 Таким образом, мотив незнакомой женщины характеризует фигуру крайне 
противоречивого характера, которую действительно нельзя связать с нормальным 
женским существом. Изображается скорее сказочное существо, нечто вроде феи, 
которая тоже имеет "переливающийся" характер. Как известно, есть злые и добрые 
феи, они тоже могут превращаться в животных, могут быть невидимыми, любого 
возраста, то молодые, то старые, имеют не человеческую, а эльфийскую природу с 
характером частичной души, соблазнительные, опасные и мудрые Поэтому мы вряд ли 
ошибемся, предположив, что этот мотив идентичен мифологическим представлениям о 
похожих на эльфов существах (нимфы, сильфиды, ундины, русалки, дриады, суккубы, 
ламии, вампиры, ведьмы и иже с ними). Ведь весь мифический сказочный мир - 
порождение бессознательной фантазии, как и сон! Часто бывает, что этот мотив 
сменяет мотив воды. Как вода означает бессознательное вообще, так фигура 
незнакомой женщины является персонификацией бессознательного, которую я 
обозначил как аниму. Эта фигура, в принципе встречается только у мужчин, и 
появляется лишь тогда, когда свойства бессознательного начинают становится для 
пациента проблемой. У мужчины бессознательное имеет женскую природу, а у 
женщины -мужскую, поэтому персонификацией бессознательного у мужчины является 
вышеописанное женское существо.
 Рамки доклада не позволяют мне описать все те мотивы, которые встречаются в 
процессе индивидуации, то есть в случае, когда материал пациента нельзя свести 
к общим, свойственным среднему человеку предпосылкам. Есть множество мотивов, и 
все они в полном составе встречаются в мифологии. Поэтому единственное, что 
можно сказать - индивидуальное психическое развитие поначалу порождает нечто, 
похожее на старый сказочный мир. Поэтому понятно, что это выглядит так, словно 
индивидуальный путь идет вспять в человеческое прошлое, словно он - регрессия в 
историю духовного развития и словно происходит нечто недопустимое, что следует 
предотвратить терапевтическим вмешательством. Ведь сходные вещи можно видеть и 
при психотических заболеваниях, особенно при параноидных формах шизофрении, где 
кишат мифологические создания. Опасение, что речь идет о патологическом 
развитии, ведущем в хаотический или болезненный мир фантазии, напрашивается 
само собой. Такое развитие может стать опасным у человека, недостаточно 
утвердившегося в качестве социального субъекта. В конечном счете, любое 
психотерапевтическое вмешательство может натолкнуться на латентный психоз и 
перевести его в острую стадию. Поэтому некритическая и дилетантская игра 
психотерапевтическими методами - это игра с огнем, от которой следует 
настоятельно предостеречь. Дело становится особенно опасным, когда 
освобождается архетипический слой психики, потому что эти содержания, как 
правило, оказывают на пациента удивительно захватывающее действие, вполне 
объяснимое колоссальным влиянием на человеческую природу мифологических 
представлений.
 Представляется, что процесс выздоровления мобилизует эти силы в своих целях. 
Мифологические представления с их своеобразной символикой проникают в глубину 
человеческой души, в исторические основы, куда никогда не добираются разум, 
воля и благие намерения. Ведь они, эти представления происходят из тех глубин и 
говорят на том языке, пусть и трудном для нашего сегодняшнего разума, но 
заставляющем резонировать самое существо человека. То, что могло нас поначалу 
испугать, как регрессия, оказывается скорее reculer pour mieux sauter (Отойти 
назад, чтобы дальше прыгнуть (фр.) - Прим. пер.), сбором и интеграцией сил, 
порождающих новый порядок.
  Невроз на этом уровне - это в полном смысле слова душевная болезнь, с которой 
ничего нельзя сделать обычными рациональными методами. Поэтому есть немало 
психотерапевтов, которые в крайнем случае прибегают к одной из известных 
религий или, скорее, конфессий. Я далек от того, чтобы представлять эти 
устремления в смешном свете. Напротив, я должен подчеркнуть, что в их основе 
лежит очень верный инстинкт - ведь нынешние религии еще содержат живые остатки 
мифического века. А то, что политические учения при случае обращаются к религии,
 самым ясным образом доказывают свастика, "немецкие христиане" и немецкое 
религиозное движение (Glaubensbewegung). Не только христианство с его 
символикой спасения, но и все религии вообще, вплоть до магических практик 
примитивных обществ, являются видами психотерапии, которые лечат и исцеляют 
болезни души и порождаемые ею недуги тела. Сколько в современной медицине 
суггестивной терапии - об этом я не хочу судить. Ведь мягко говоря, учет 
психического фактора в практической терапии - совсем не плохое дело. Как раз в 
этом смысле история медицины чрезвычайно поучительна.
 Таким образом, когда некоторые врачи обращаются к мифологическим или 
религиозным представлениям, то с исторической точки зрения они поступают верно. 
Но сделать это можно лишь с теми пациентами, для которых еще живы содержащиеся 
в религиях мифические остатки. Таким пациентам показана рациональная терапия - 
до тех пор, пока не достигнут момент, где необходимы мифологические 
представления. Когда я лечу прихожан-католиков, я всегда отсылаю их к исповеди 
и прочим средствам благодати церкви. У верующих протестантов, которым