Совсем не просто найти верное решение в каждом конкретном случае, большей 
частью чувствуешь себя неуверенно. Так, выявление безусловно неоднозначных 
содержаний заставило счесть сомнительным беззаботное применение теорий и 
методов и тоже, в свою очередь, способствовало использованию диалектического 
способа наряду с более тонкими или грубыми суггестивными методами.
 Исходящие от Фрейда дифференциация и углубление психотерапевтической 
проблематики рано или поздно должны привести к выводу, что диалог между врачом 
и пациентом (Auseinandersetzung) должен включать и личность врача. Уже старый 
гиптонизм и бернгеймовская суггестивная терапия знали, что исцеляющее действие 
зависит, с одной стороны, от раппорта (именуемого на языке Фрейда переносом), а 
с другой стороны, от силы убеждения и пробивной способности врача. В отношении 
врач-пациент взаимно соотносятся две психические системы, и поэтому всякое 
достаточно глубокое проникновение в психотерапевтический процесс неизбежно 
приведет к выводу, что из-за индивидуального своеобразия участников отношение 
"врач-пациент" должно быть диалектическим процессом.
 Понятно, что признание этого обусловливает существенный сдвиг точки зрения по 
сравнению с более старыми формами психотерапии. Чтобы предотвратить 
недоразумения, я сразу хочу добавить, что это изменение точки зрения никоим 
образом не объявляет уже существующие методы неправильными, лишними или 
устаревшим, потому что чем глубже мы проникаем в сущность психического, тем 
сильнее убеждаемся, что системная природа человека требует разнообразных точек 
зрения, различных методов, удовлетворяющих индивидуальную психическую 
предрасположенность, так нет смысла подвергать простого пациента, которому не 
хватает разве что доли здравого рассудка, сложному анализу его инстинктов или 
обрушивать на него приводящую в замешательство сложность психологической 
диалектики. Но так же понятно, что более сложным, духовно выше стоящим натурам 
не поможешь благодушными советами, внушениями и попытками обращения в ту или 
иную систему. В таких случаях врачу лучше снять доспехи методов и теорий и 
положиться лишь на то, что его личность стоит достаточно твердо, чтобы служить 
пациенту точкой отсчета и опоры. При этом сначала надо серьезно взвесить 
вероятность того, что личность пациента возможно превосходит врача по уму, 
духовности, широте и глубине. Но в любом случае главное правило диалектического 
способа действия заключается в том, что индивидуальность больного обладает тем 
же достоинством и правом на существование, что и индивидуальность врача, и 
потому всякое индивидуальное развитие пациента должно рассматриваться как 
верное, если оно само не исправляется. В той степени, в какой человек лишь 
коллективен, он может быть изменен внушениями - и даже настолько что становится,
 по видимости, совсем другим, чем был раньше. Но в той степени, в какой он 
индивидуален, он может стать только тем, кем он есть и всегда был. Поскольку 
"исцеление" означает, что больной превращается в здорового, то излечение 
означает изменение. Там, где это возможно, т.е. где это не требует слишком 
больших жертв личности, - там можно терапевтически изменять больного. Но когда 
пациент видит что излечение через изменение означало бы слишком большую 
индивидуальную жертву, врач может и должен отказаться от изменения и, 
следовательно, от желания излечить. Он должен либо отвергнуть лечение либо 
обратиться к диалектическому способу действия. Этот последний случай 
встречается чаще, чем можно подумать, в моей собственной практике было немалое 
число высокообразованных, умных людей, с ярко выраженной индивидуальностью, 
которые по этическим соображениям оказали бы самое сильное сопротивление любой 
серьезной попытке изменения. Во всех таких случаях врач должен оставить 
открытым индивидуальный путь исцеления, и тогда исцеление приведет не к 
изменению личности, а совпадет с процессом индивидуации, те. пациент станет тем,
 кем он в сущности является. В худшем случае он даже смирится со своим неврозом,
 потому что понял смысл своей болезни. Не один больной говорил мне, что 
научился быть благодарным своим невротическим симптомам, потому что они всегда 
как барометр показывали, где и когда он отклонялся от своего индивидуального 
пути, или когда и где он оставил неосознанными важные вещи.
 Хотя новые более дифференцированные методы открывают невиданную панораму 
бесконечной сложности психических взаимосвязей и в значительной степени оценили 
ее теоретически, но они все же ограничиваются аналитически-редуктивной точкой 
зрения, причем возможность развития индивидуальности оказывается закрытой из-за 
общего принципа (например, сексуальности). Вот первая причина того, что 
феноменология индивидуации -пока еще неизведанная целина. Это объясняет, почему 
мне в дальнейшем приходится вдаваться в подробности психологического 
исследования, т.к. я не могу представить понятие индивидуации иначе чем 
попытавшись самому вскрыть на эмпирическом материале явления бессознательного. 
Ведь именно оно выдвигается на передний план при индивидуальном процессе 
развития. Более глубокую причину можно обнаружить в том, что невротическая 
позиция сознания неестественно одностороння, и поэтому должна быть уравновешена 
комплементарными или компенсаторными содержаниями бессознательного. Поэтому 
бессознательное в том случае имеет особое значение как способ корректировки 
односторонности сознания. Отсюда вытекает необходимость наблюдения порождаемых 
снами точек зрения и импульсов - они должны занять то место, где когда-то 
находились коллективные регуляторы - традиционные взгляды, привычки, 
предрассудки интеллектуального и морального характера. Индивидуальный путь 
вынуждает к познанию свойственных индивиду законов, иначе он запутывается в 
произвольных мнениях сознания и отрывается от материнской почвы индивидуального 
инстинкта.
 На сегодняшний день можно предположить, что жизненная сила, проявляющаяся в 
создании и индивидуальном развитии живого существа, порождает бессознательный