лишь для того, кто еще этого не достиг, но отнюдь не для человека, 
насладившегося таким единством до полного отвращения. Значимость 
индивидуального смысла жизни отрицают люди, находящиеся ниже уровня социальной 
нормы, а также тот, кто любит чувствовать себя пастырем. Тот, кто не относится 
ни к первой, ни ко второй категории" рано или поздно натолкнется на этот 
мучительный вопрос.
 Даже когда мои пациенты создают художественно прекрасные вещи, которые вполне 
можно было бы показать на современных "художественных" выставках, я все же 
рассматриваю их как полностью лишенные ценности в масштабе подлинного искусства.
 Это принципиально (отсутствие ценности), иначе пациенты вообразят себя 
художниками, а само упражнение утратит смысл. Об искусстве речь не идет и не 
должна идти, здесь перед нами нечто иное, нечто большее, чем искусство - живое 
воздействие на пациента. То, что с социальной точки зрения ничтожно, здесь 
стоит выше всего: смысл индивидуальной жизни, ради которого пациент старается 
перевести несказанное в детски беспомощную, но видимую форму.
  Но почему я вообще заставляю пациентов на определенной ступени развития 
самовыражаться посредством кисти, карандаша или пера?
 Главным образом, тоже для того, чтобы добиться воздействия. Психологически 
инфантильный пациент остается пассивным, здесь же он переходит к активности. 
Сначала он просто изображает увиденное и превращает это в собственное деяние. 
Он не только говорит, но и делает. Психологически есть колоссальное различие 
между ситуациями, когда человек несколько раз в неделю ведет интересные 
разговоры со своим врачом, результат которых повисает где-то в воздухе, или же 
часами борется с непослушными кистями и красками, чтобы создать нечто, на 
первый взгляд совершенно бессмысленное. Если бы это было и вправду 
бессмысленным, то собственные усилия вызывали бы у пациента такое отвращение, 
что его вряд ли удалось бы засадить за такое упражнение во второй раз. Но 
поскольку фантазия не кажется полностью бессмысленной, то претворение в жизнь 
еще больше усиливает ее действие. Кроме того, материализация картины принуждает 
длительно рассматривать ее во всех деталях, благодаря чему она может полностью 
проявить свое воздействие. Все это привносит в бесплотную фантазию момент 
действительности и придает ей больший вес. И вправду, от этих самодельных 
картин исходят воздействия, которые, впрочем, трудно описать. Например, 
пациенту достаточно несколько раз почувствовать, как он спасается из скверного 
душевного состояния, создавая символическую картину, чтобы вновь и вновь 
обращаться к этому средству, как только ему становится плохо. Достигнуто нечто 
бесценное, а именно - начало независимости, переход к психологической 
взрослости. С помощью этого метода - если вообще позволительно использовать это 
слово - пациент может стать творчески свободным. Теперь он не зависит более ни 
от своих снов, ни от знаний врача, но может создавать себя сам в процессе 
рисования. Его рисунки - действенные фантазии, то, что в нем действует. А это и 
есть он сам, но уже не в смысле прошлого заблуждения, когда он считал самостью 
свое личное Я, а в новом, до сих пор чуждом ему смысле, когда Я оказывается 
объектом действующего в пациенте начала. В бесчисленных картинах он пытается 
изобразить действующее в себе, чтобы в конце концов обнаружить: оно - вечно 
неизвестное и чуждое, глубочайшая основа нашей души.
 Я бессилен изобразить, к какому изменению взглядов и ценностей, какому 
смещению центра тяжести личности это приводит. Похоже на то, как если бы Земля 
открыла для себя Солнце как центр планетных орбит, в том числе и своей 
собственной.
 Но разве мы не знали этого раньше? Я тоже думаю, что знали. Но если я 
что-нибудь знаю, то другой во мне не обязательно знает это, ибо в 
действительности я живу так, словно ничего не знаю. Большинство моих пациентов 
знали, но не жили этим знанием. А почему? Да по той же причине, которая нас 
всех заставляет жить исходя из Я. Эта причина - переоценка сознания.
 Для молодого, еще не добившегося успеха человека чрезвычайно важно 
сформировать свое сознательное Я активным и действенным, т.е. воспитать волю. 
Если он не совсем уж гений, то ему вообще не стоит верить во что-либо, не 
идентичное воле. Он должен ощущать себя волевым существом, а все остальное 
может обесценить или же мнить зависящим от воли, потому что без этой иллюзии 
ему не достичь социальной адаптации.
 Но все совсем иначе у человека во второй половине жизни. Ему больше не нужно 
воспитывать волю - скорее, чтобы понять смысл своей индивидуальной жизни, нужен 
опыт собственной сущности. Социальная полезность уже не столь желанна, как 
раньше. Он воспринимает свою социально бесполезную творческую деятельность как 
работу и над собой, и личное благодеяние. Кроме того, она освобождает от 
болезненной зависимости, и пациент приобретает внутреннюю устойчивость и новое 
доверие к самому себе. Именно эти достижения, в свою очередь, благотворно 
сказываются на социальной жизни пациента. Ведь внутренне устойчивый и 
доверяющий самому себе человек справится со своими социальными задачами лучше, 
чем тот, у кого нелады с бессознательным.
  Я старался не перегружать свой доклад теорией, поэтому многое осталось темным 
и непроясненным. Но чтобы научиться понимать картины пациентов, необходимо все 
же упомянуть некоторые теоретические положения. Все эти картины отличаются 
примитивным символизмом, ярко проявляющимся и в рисунке, и в красках. Кричащие 
цвета, архаические изображения - все указывает на природу лежащих в основе 
изобразительных сил. Это иррациональные символические тенденции столь древнего 
исторического характера, что им нетрудно найти параллели с аналогичными 
предметами археологии и истории религий. Поэтому можно предположить, что такие 
картины порождаются, главным образом, теми регионами психики, которые я