Поэтому для меня очень важно знать как можно больше о примитивной психологии, 
мифологии, археологии и сравнительной истории религии, потому что они содержат 
бесценные аналогии, обогащающие образы фантазий пациентов. Так мы сможем общими 
усилиями приблизить незначительное на вид к значимому и тем самым существенно 
увеличить возможность воздействия, Ведь для непосвященного, сделавшего все, что 
можно в сфере личного и рационального, но так и не достигшего смысла, 
возможность вступления в иррациональную сферу жизни и переживаний будет очень 
важна. Благодаря этому изменяются и аспекты обычного и повседневного, у них 
появляются новые оттенки. В конечном счете многое зависит от того, как мы 
смотрим на вещи, а не от того, каковы они сами по себе. Мельчайший смысл всегда 
важнее для жизни, чем самая большая бессмыслица.
 Я полагаю, что не преуменьшил риск такого предприятия. Это похоже на 
строительство моста в никуда. Можно даже иронически возразить - и это нередко 
уже делалось, - что при таком подходе врач вместе с пациентом, в сущности, 
просто фантазирует.
 Это возражение не является опровержением, а точно попадает в цель. Я всегда 
стараюсь фантазировать с пациентом. Ведь я не отношусь к фантазии 
пренебрежительно. Для меня она, в конечном счете, - материнская творческая сила 
мужского духа. Мы не можем стать выше своей фантазии. Конечно, есть пустые, 
беспомощные, болезненные и бесполезные фантазии, стерильную природу которых 
немедленно распознает здравый смысл, но дисфункция, как известно, ничего не 
говорит о функции. Все творения человека - порождения творческой фантазии. Как 
можно пренебрежительно относиться к силе воображения? Да обычно фантазия и не 
уводит на ложные пути, для этого она слишком глубоко и тесно связана с ядром 
человеческих и животных инстинктов. Удивительным образом она всегда находит 
правильный путь. Творческое использование силы воображения вырывает человека из 
его скованности в "только" (См. Психология и алхимия, ч.1, пр.З. - Прим. ред.), 
возвышая до состояния игрока. А человек, по словам Шиллера, "только там вполне 
человек, где он играет"3.
 Эффект, к которому я стремлюсь, - добиться душевного состояния, в котором мой 
пациент начинает экспериментировать со своей сущностью, когда больше нет ничего 
раз и навсегда данного, безнадежно окаменелого, -состояния текучести, изменения 
и становления. Конечно, я могу рассказать о своей технике только в принципе. Те 
из моих читателей, кто случайно знаком с моими работами, могут представить себе 
необходимые параллели. Здесь я хочу лишь подчеркнуть, что мой подход не следует 
понимать как бесцельный и безудержный. Я придерживаюсь правила никогда не 
выходить за пределы смысла, заключенного в актуальном моменте, и стремлюсь к 
тому, чтобы дать пациенту осознать этот смысл по возможности полно, вместе со 
сверхличностными связями. Ведь принимая происходящее с ним за нечто сугубо 
индивидуальное, в то время как такое случается со всеми, индивид демонстрирует 
неверную, чересчур индивидуалистскую установку, исключая себя из человеческого 
сообщества. Необходимо иметь не только личное сознание настоящего, но и 
сверхличное сознание, дух которого ощущает историческую непрерывность. Как бы 
абстрактно это ни звучало, но ведь то, что многие неврозы вызываются 
фрустрацией религиозных потребностей души (из-за детской иллюзии просвещения) - 
тоже факт. Современный психолог должен, наконец понять что речь идет не о 
догмах и вероисповеданиях, а скорее о религиозной установке, являющейся 
психической функцией необозримой важности. И как раз для религиозной функции 
историческая непрерывность обязательна.
 Вернувшись к проблеме моей техники, я спрашиваю себя, насколько я 
воспользовался авторитетом Фрейда при ее создании. Во всяком случае, я научился 
ей по фрейдовскому методу свободного ассоциирования, так что рассматриваю свою 
технику как прямое развитие последнего.
 Пока я помогаю пациенту определить действенные моменты его снов и стремлюсь 
показать общий смысл символов, он психологически находится еще в детстве. Он 
зависит от своих снов и от того, даст ли ему следующий сон новый свет. Пациент 
зависим также от моих идей и знаний, помогающих понять новые образы. Он 
испытывает нежелательное пассивное состояние неуверенности, зыбкости. Ведь ни 
он, ни я не знаем, куда лежит путь. Мы бредем наощупь в египетской тьме. В этом 
состоянии не стоит ждать сильного воздействия -слишком велика неуверенность. А 
кроме того, существует опасность, что сотканную днем ткань снова разорвет ночь. 
Страшно, если ничего не состоится, и сновидец ни на чем не остановится. В таких 
ситуациях иногда появляется особенно яркий или странный сон и пациент говорит 
мне: "Если бы я был художником, я бы нарисовал об этом картину." Или сны 
говорят о фотографиях, живописных или рисованных картинах, иллюстрированных 
рукописях, о кино.
 Я пользуюсь этим и предлагаю пациентам действительно нарисовать увиденное во 
сне или в фантазии. Как правило, пациент говорит, что он не художник, на что я 
обычно отвечаю, что современные художники - тоже, а посему живописью нынче 
может заниматься всякий, кому не лень. Сверх того, важна не красота, а старания,
 затрачиваемые на картину. Насколько это правда, я недавно увидел на примере 
одаренной профессиональной портретистки, которой пришлось начать с самых жалких 
детских попыток рисовать в моем жанре; буквально так, как если бы она никогда 
прежде не держала в руках кисти. Рисовать вовне - совсем другое искусство, 
нежели изнутри.
 Таким образом, мои продвинутые пациенты начинают рисовать. Я понимаю, что 
можно поражаться бесполезности этого дилетантства. Но не нужно забывать, что 
речь идет не о людях, которым нужно доказывать свою социальную полезность, а о 
тех, кто перестал видеть в ней смысл и натолкнулся на более глубокий и опасный 
вопрос о смысле своей индивидуальной жизни. Быть частью массы хорошо и приятно