фантазий представляет собой процесс, протекающий в момент смятения сознания. 
Если бы это было не так, то возникновение фантазий было бы нормальным явлением, 
и за ним по пятам не следовали бы неврозы. В реальности, фантазии этого рода 
принадлежат к миру детства и становятся причиной смятения только в том случае, 
когда ненормальные условия осознанной жизни приводят к их преждевременному 
усилению. Вероятность такого развития событий особенно велика в том случае, 
когда неблагоприятное влияние оказывают родители, отравляя атмосферу и порождая 
конфликты, нарушающие психическое равновесие ребенка.
  Когда у взрослого человека начинается невроз, на поверхность вновь всплывает 
мир детских фантазий и возникает искушение дать неврозу причинное объяснение, 
связав его с присутствием детских фантазий. Но это не объясняет, почему 
фантазии не оказывали никакого патологического действия в промежуточный период. 
Они оказывают такое воздействие только тогда, когда индивид сталкивается с 
ситуацией, которую он не может разрешить с помощью сознания. Вытекающий из 
этого застой в развитии личности открывает шлюз для детских фантазий, которые, 
разумеется, дремлют в каждом человеке, но не проявляют никакой активности до 
тех пор, пока осознающая личность беспрепятственно движется по намеченному пути.
 Когда фантазии достигают определенного уровня интенсивности, они начинают 
прорываться в сознание и создают конфликтную ситуацию, которая становится 
ощутимой для самого пациента, поскольку его личность разделяется на две 
личности с разными характерами. Однако это раздвоение личности было уже давно 
подготовлено в бессознательном, когда вытекающая (по причине неиспользуемости) 
из сознания энергия усилила отрицательные качества бессознательного и, в 
особенности, инфантильные черты личности.
 Поскольку, по сути, нормальные фантазии ребенка являются ничем иным, как 
воображением инстинктов, и потому могут считаться тренировкой будущего 
использования сознания, это означает, что сердцевиной фантазий невротика, хотя 
и подвергшихся патологическим изменениям и, возможно, извращенных в результате 
регресса энергии, является нормальный инстинкт, отличительной чертой которого 
является приспосабливаемость. Невроз всегда предполагает искажение и 
неприспособленность нормальной динамики и соответствующего ей "воображения". 
Инстинкты, однако, чрезвычайно консервативны и древни, это касается как их 
динамики, так и формы. Для разума их формой является образ, который визуально и 
конкретно, словно картина, выражает природу инстинктивного импульса. Если бы мы 
могли заглянуть в психе, например, бабочки "юкка" (Это классический пример 
симбиоза насекомого и растения. - Прим. Юнга), то мы бы обнаружили в ней схему 
идей сверхъестественного или завораживающего характера, которые не только 
принуждают бабочку осуществлять свою оплодотворяющую деятельность на растении 
"юкка", но и помогают ей "понять" общую ситуацию. Инстинкт является чем угодно, 
но только не слепым и неопределенным импульсом, поскольку он настроен на 
определенную внешнюю ситуацию и приспособлен к ней. Это последнее 
обстоятельство придает ему специфическую и неизменную форму. Инстинкт изначален 
и наследственен, и его форма тоже извечна, так сказать, архетипична. Она даже 
старше и консервативнее формы тела.
 Эти биологические размышления, естественно,в равной степени относятся и к Homo 
sapiens, который, по-прежнему, находится в рамках общей биологии, несмотря на 
то, что обладает сознанием, волей и разумом. Тот факт, что корни деятельности 
нашего сознания уходят в инстинкт, от которого сознание получает свою динамику 
и основные черты своих представлений о невоспринимаемых непосредственно 
предметах, имеет такое же значение для человеческой психологии, как и для 
психологии всех остальных членов царства животных. Человеческое знание состоит, 
прежде всего, из постоянной адаптации первичных систем идей, которые даются нам 
a priori. Они нуждаются в определенных модификациях, потому что их 
первоначальна форма годится для архаического образа жизни, но не отвечает 
требованиям специфически дифференцированного окружения. Если мы хотим сохранить 
приток инстинктивного динамизма в нашу жизнь, а это абсолютно необходимо для 
нашего существования, то мы обязаны преобразовать эти архетипические формы в 
идеи, соответствующие требованиям современности.
 
 5. Философский и психологический подход к жизни
 
 Однако наши идеи имеют печальную, но неизбежную тенденцию не поспевать за 
изменениями в общей ситуации. Иначе быть и не может, потому что до тех пор, 
пока в мире ничего не меняется, они остаются более-менее   приспособленными   и,
   следовательно, функционируют вполне удовлетворительно. Значит, у них нет 
никакой убедительной причины меняться и заново приспосабливаться. Только после 
того, как условия изменятся настолько кардинально, что возникнет невыносимый 
раскол между внешней ситуацией и нашими идеями, теперь уже устаревшими, 
возникает общая проблема нашего мировоззрения или философии жизни, а вместе с 
ней встает вопрос о том, каким образом могут быть переориентированы или заново 
приспособлены первичные образы, которые поддерживают поток инстинктивной 
энергии. Их нельзя просто заменить новой рациональной формой, потому что она в 
слишком большой степени была бы определена внешней ситуацией, а не 
биологическими потребностями человека. Более того, она не только не перебросила 
бы мост к первоначальному человеку, но и заблокировала бы подход к нему. Это 
вполне соответствует целям марксистского образования, которое, подобно самому 
Богу, стремится создать нового человека, но уже по образу и подобию Государства.

 Сегодня, наши основные убеждения становятся все более рационалистическими. 
Наша философия уже не является образом жизни, как это было в античные времена;