Фрейд выражал свое убеждение, что в бессознательном по-прежнему таится много 
вещей, которые могут привести к "оккультному" их толкованию, что имеет место в 
действительности. Эти "рудименты" или архетипические формы, основанные на 
инстинктах и их выражающие, обладают сверхъестественным качеством, которое 
иногда вызывает страх. Они неистребимы, ибо представляют основание самой психе. 
Их нельзя постичь разумом, и если уничтожается одно их проявление, они 
возникают уже в другой форме. Именно этот страх бессознательного не только 
мешает самопознанию, но и является самым серьезным препятствием на пути к более 
широкому пониманию и знанию психологии. Зачастую этот страх настолько велик, 
что человек не решается признаться в нем даже самому себе. Вот вопрос, к 
которому любой религиозный человек должен отнестись очень серьезно; ответ на 
него может быть истинным озарением.
 Научно ориентированная психология ограничивается, ведя себя абстрактно; то 
есть она старается не потерять объект из виду, дистанцируясь от него на как 
можно большее расстояние. Вот почему открытия лабораторной психологии с 
практической точки зрения зачастую не содержат в себе ничего поучительного и 
интересного. Чем больше индивидуальный объект доминирует в поле зрения, тем 
больше из него можно извлечь практического, подробного и живого знания. Это 
означает, что объекты исследования тоже становятся все более и более сложными, 
а неопределенность индивидуальных факторов растет прямо пропорционально их 
количеству, тем самым увеличивая возможность ошибки. Вполне понятно, почему 
академическая психология боится этого риска и предпочитает избегать сложных 
ситуаций, задавая очень простые вопросы, чем она может заниматься совершенно 
безнаказанно. Она полностью свободна в выборе вопросов, которые она поставит 
Природе.
 С другой стороны, медицинской психологии очень далеко до этой более-менее 
выгодной позиции. Здесь вопросы задает не экспериментатор, а объект. Аналитик 
имеет дело с фактами, которых он не выбирал, и которые он, скорее всего, и не 
выбрал бы, будь на то его воля. Вопросы ребром ставит болезнь или сам пациент - 
иными  словами Природа экспериментирует с врачом и ожидает от него ответа. 
Уникальность индивида и его положения смотрит аналитику прямо в глаза и требует 
ответа. Долг врача заставляет разбираться с ситуацией, которая кишит 
неопределенными факторами. Поначалу он применит принципы, основанные на общем 
опыте, но быстро поймет, что принципы такого рода выражают факты неадекватно и 
в данном случае непригодны. Чем глубже он проникает в суть дела, тем больше 
общие принципы теряют свой смысл. Но эти принципы являются основой объективного 
знания и его мерой. С ростом того, что и пациент, и врач, ощущают, как 
"понимание", ситуация становится все более субъ-ективизированной. То, что 
поначалу было преимуществом, угрожает превратиться в опасный недостаток. 
Субъекти-вация (говоря технически, перенос и контрперенос) приводит к изоляции 
от окружения, социальным ограничениям, которые нежелательны для обоих 
участников, но являются неизбежным следствием доминирования понимания, больше 
не уравновешенного знанием. Чем глубже понимание, тем дальше оно от знания. 
Идеальное понимание, в конце концов, приведет к тому, что каждый участник будет 
не задумываясь воспринимать ощущения другого - придет в состояние некритичной 
пассивности в сочетании с абсолютной субъективностью и отсутствием 
ответственности перед обществом. Впрочем, достичь такого уровня понимания 
невозможно, потому что для этого потребовалось бы реальное отождествление двух 
различных индивидов. Рано или поздно отношения достигают точки, в которой один 
партнер чувствует, что его вынуждают принести в жертву свою индивидуальность, 
чтобы она могла быть ассимилирована индивидуальностью партнера. Этот неизбежное 
развитие ситуации разрушает понимание, ибо понимание предполагает также 
интегральное сохранение индивидуальности обоих партнеров. Стало быть, разумнее 
будет довести понимание только до той точки, в которой достигается равновесие 
между пониманием и знанием, ибо понимание любой ценой вредит обоим партнерам.
 Эта проблема возникает каждый раз, когда требуется познать и понять сложную, 
индивидуальную ситуацию. Специфическая задача психолога-медика заключается в 
том, чтобы обеспечить это знание и понимание. Такую задачу должен был бы решать 
и "духовный наставник", рьяно старающийся лечить человеческие души, если бы его 
должность неизбежно не обязывала его в критический момент применять эталон 
своих религиозных пристрастий. В результате право индивида на существование, 
как таковое, ограничивается коллективным предубеждением, причем зачастую 
ограничению подвергается наиболее щепетильный его аспект. Этого не происходит 
только в одном случае: когда догматический символ, например жизнь Христа, 
понимается конкретно и ощущается индивидом адекватно. Насколько мы близки к 
такому положению вещей в наше время, я предоставлю судить другим. Так или иначе,
 аналитик очень часто вынужден лечить пациентов, для которых религиозные 
ограничения ничего не значат или значат очень мало. Стало быть, его профессия 
заставляет иметь как можно меньше предубеждений. А рассматривая метафизические 
(то есть не подлежащие проверке) убеждения и утверждения, он тоже постарается 
не считать их универсально верными. Такая осторожность необходима, потому что 
индивидуальные черты личности пациента не должны быть искажены произвольным 
вмешательством извне. Аналитик должен оставить это влиянию окружающей среды, 
внутреннему развитию самого пациента и - в самом широком смысле - судьбе со 
всеми ее справедливыми и несправедливыми решениями.
 Многим эта повышенная бдительность, возможно, покажется чрезмерной. Однако, 
принимая во внимание тот факт, что в диалектическом процессе между двумя 
индивидами, даже если он проходит чрезвычайно тактично, имеется такое множество 
взаимосвязанных факторов влияния, что ответственный аналитик удержится от 
ненужного прибавления чего-то своего к коллективным факторам, которым его