физических, политических, экономических и духовных потрясений, когда рождается 
множество надежд, утопических идей и апокалиптических видений. Вспоминаются, 
например, хилиастические ожидания современников императора Августа на заре 
христианской эры или духовные перемены на Западе, сопровождавшие конец первого 
тысячелетия от Рождества Христова. В наше время, когда близится к концу второе 
тысячелетие, мы снова живем в мире, переполненном апокалиптическими образами 
всеобщего уничтожения. Какое значение имеет деление человечества на два лагеря, 
символом которого является "Железный Занавес"? Что станет с нашей цивилизацией 
и с самим человечеством, если начнут взрываться водородные бомбы или если 
духовная и нравственная тьма государственного абсолютизма поглотит всю Европу?
  У нас нет никаких оснований считать возможность такого исхода маловероятной. 
В любой стране Запада существуют небольшие группы подрывных элементов, которые, 
используя нашу гуманность и стремление к правосудию, держат наготове спичку у 
бикфордова шнура, и остановить распространение их идей может только критический 
разум отдельного, в высшей степени развитого и умственно стабильного слоя 
населения. Не следует переоценивать "толщину" этого слоя. В каждой стране она 
разная, в зависимости от национального темперамента населения. Кроме того, 
"толщина" этого слоя зависит от уровня образования в данной конкретной стране и 
от чрезвычайно сильных факторов экономического и политического характера. Если 
в качестве критерия использовать плебисцит, то по самым оптимистическим оценкам 
"толщина" этого слоя составит сорок процентов от общего числа избирателей. Но и 
более пессимистическая оценка будет вполне оправданной, поскольку дар здравого 
смысла и критического мышления не принадлежит к наиболее характерным 
отличительным особенностям человека, и даже там, где он действительно имеет 
место, он не является постоянным и непоколебимым, и, как правило, слабеет по 
мере разрастания политических групп. Масса подавляет проницательность и 
вдумчивость, на которые еще способна отдельно взятая личность, и неизбежно 
приводит к доктринерской и авторитарной тирании, стоит только конституционному 
государству дать слабину.
 Использование рациональных аргументов может иметь шансы на успех только в том 
случае, если эмоциональность данной конкретной ситуации не превышает 
определенного критического уровня. Если накал страстей поднимается выше 
критического уровня, то исчезает всякая возможность того, что слово разума 
возымеет действие, и на смену ему приходят лозунги и иллюзорные 
желания-фантазии. То есть наступает своеобразное коллективное безумие, которое 
быстро превращается в психическую эпидемию. В таких условиях на самый верх 
поднимаются те элементы, которые в эпоху правления разума считаются 
асоциальными и существование которых общество лишь терпит. Такие индивиды ни в 
коей мере не являются редкими необычными экземплярами, которых можно встретить 
лишь в тюрьме или психиатрической больнице. По моим оценкам, на каждого явного 
сумасшедшего приходится, как минимум, десять скрытых, безумие которых редко 
проявляется в открытой форме, а взгляды и поведение, при всей внешней 
нормальности, незаметно для их сознания подвергаются воздействию патологических 
и извращенных факторов. По вполне понятным причинам, не существует такой 
медицинской статистики скрытых психозов. Но даже если их число будет чуть менее,
 чем в десять раз, превышать число явных психопатов и преступников, их 
небольшое относительно общей массы населения количество с лихвой компенсируется 
крайней опасностью этих людей. Их умственное состояние сродни состоянию группы, 
пребывающей в коллективном возбуждении, и подчиняется пристрастным оценкам и 
желаниям-фантазиям. Когда такие люди находятся в своей среде, они 
приспосабливаются друг к другу и, соответственно, чувствуют себя, как дома. На 
своем личном опыте они познали "язык" ситуаций такого рода и знают, как ими 
управлять. Их идеи-химеры, подпитываемые фанатичным возмущением, взывают к 
коллективной иррациональности и находят в ней плодородную почву; они выражают 
все те мотивы и все то недовольство, которые у более нормальных людей скрыты 
под покровом благоразумия и проницательности. А потому, несмотря на их малое в 
процентном отношении количество, они представляют собой как источники заразы 
большую опасность, именно потому, что так называемый нормальный человек 
обладает только ограниченным уровнем самопознания.
 Большинство людей путает "самопознание" со знанием своей осознаваемой 
эго-личности. Любой человек, у которого имеется хоть какое-то эго-сознание, не 
сомневается в том, что он знает самого себя. Но эго знает только свое 
содержимое, и не знает бессознательного и его содержимого. Люди определяют свое 
самопознание мерой знания о себе среднего человека из их социального окружения, 
но не реальными психическими фактами, которые, по большей части, скрыты от них. 
В этом смысле психе подобна телу, о физиологии и анатомии которого средний 
человек тоже мало что знает. Хотя рядовой человек и живет в теле и с телом, но 
большая его часть ему совершенно неизвестна, и для ознакомления сознания с тем, 
что известно о теле, требуется специальное научное знание. Я уже не говорю о 
том, что "не известно" о теле, но что, тем не менее, существует.
 Значит то, что принято называть "самопознанием", на деле является очень 
ограниченным знанием, большая часть которого зависит от социальных факторов, от 
того, что происходит в человеческой психе. Поэтому-то у человека всегда 
возникает предубеждение, что определенные вещи происходят не "с нами", не "в 
нашей семье" или не с нашими друзьями и знакомыми. С другой стороны, у человека 
возникает не менее иллюзорное убеждение насчет наличия у него определенных 
качеств, и эта убежденность лишь скрывает истинное положение вещей.
 В этом широкой зоне бессознательного, которая надежно защищена от критики и 
контроля сознания, мы совершенно беззащитны, открыты всем видам психического 
воздействия и психических инфекций. Как и при опасности любого другого типа, мы