видение с догматами канонически организованных церквей, иногда – нет. В крайних 
случаях, они предпочитали покидать свои церкви, нежели оказываться в плену у 
догм. Поэтому Гроф всерьез испытал на себе давление деятелей церкви, осуждающих 
в своих приходах его практику и его выводы. 
Гипотеза пары «палач-жертва» в смысле Грофа кажется нам очень привлекательной 
для дальнейшего рассмотрения. Возьмем ее за основу в качестве аксиомы. 
Безотносительно того, имеет ли эта гипотеза под собой реалистические основания 
– или же только выступает в качестве манифестации у пациентов, находящихся в 
измененном состоянии сознания, - эта гипотеза представляется нам плодотворной 
для логических построений. И не только. Созданный мною на основе указанной 
гипотезы самостоятельный метод лечения психотравм (я называю этот метод 
сексуальными мистериями) доказал свою эффективность в целом ряде клинических 
случаев. И в этом смысле уже неважно, что происходило в душе пациента в 
процессе терапии: заклинание демонов, их изгнание (аналог экзорцизма) или 
полное истребление зла как такового. Итог один: пациент выздоравливал и 
возвращался к плодотворной жизни. Семьи, разрушенные болезнью одного из ее 
членов, восстанавливались.
Рассмотрим мой метод на подлинном успешном примере. В этом примере, как в капле 
воды, отразилось  множество разнонаправленных факторов, которые однажды сделали 
жизнь пациента невыносимой. Подробный анализ этих негативных факторов и их 
взаимосвязей позволил в ходе интенсивной психотерапии моего пациента разорвать 
порочную цепь, сорвать завесу с событий, лежащих в глубоком прошлом, распахнуть 
все окна и впустить воздух в затхлые комнаты человеческой жизни, доселе 
казавшейся беспросветным ужасом. Я излагаю этот случай непривычным для 
классической психиатрии способом – через напряженные диалоги, которые я вел с 
пациенткой и ее будущим мужем. В какой-то момент я отказываюсь оставаться 
кабинетным наблюдателем и становлюсь соучастником трагедии. Это непривычно и 
находится на грани врачебных этических норм (исключающих ролевое вовлечение 
врача в драматизации пациента). Меня может оправдать только весьма необычная 
специфика применяемых мною техник, в которых психиатр перестает быть врачом - и 
становится жрецом, полноправным  деятелем священной мистерии.
Случай Эммы Линд

В 1956 году ко мне обратилась домохозяйка Эмма Линд, 32 года, немка, католичка, 
жительница Цюриха (имя и фамилия, разумеется, вымышленные). Причина, которая 
привела ее ко мне – парализующий страх, который довел до грани распада семью 
Эммы и поставил ее саму на грань самоубийства. 
Эмма рассказала мне свою историю. За год до визита ко мне она познакомилась с 
молодым человеком на пять лет младше ее, с которым сошлась. До этого у нее был 
опыт неудачного брака, в котором она родила сына Дитриха, в 1956 году ему 
исполнилось 5 лет. Молодой человек (назовем его Франц) до беспамятства полюбил 
Эмму. Эмма же, в свою очередь, не смогла ответить Францу чувством аналогичной 
силы. Скорее, она испытывала к нему материнскую привязанность. Сексуальная 
жизнь Франца и Эммы, хотя и не содержала в себе явных патологий, но и не могла 
похвастаться какими-либо излишествами. Соитие совершалось по преимуществу в так 
называемой «миссионерской позе», и совершалось редко (не чаще одного-двух раз в 
месяц). Франц неоднократно просил Эмму участить контакты и разнообразить 
сексуальное меню, включив в него нетрадиционные элементы. Однако Эмма ответила 
на эту просьбу решительным отказом, ведь практика подобного секса (минет и др.) 
решительно осуждается католичеством. Франц смирился, потому что его любовь к 
Эмме, в чем-то даже платоническая, смирилась с этой утратой наслаждений.
Эмма съехалась с Францем. В Цюрихе они жили в маленькой квартирке Эммы, где 
одну комнату занимали молодые, а другую – сын Эммы Дитрих. Так они прожили год. 
Наконец, встал вопрос о женитьбе. По первому исповеданию Франц  был 
лютеранином; однако, по настоянию Эммы, он согласился перейти в католичество, 
чтобы обряд венчания был действителен. Франц настаивал на ускорении сроков 
венчания, и он хотел общего ребенка. Все ожидаемые трудности, связанные с 
потомством, Франца не пугали. Он неплохо зарабатывал инженером в коммерческом 
строительстве – и ожидал повышения в должности.
Но Эмма тревожилась и выжидала. Во-первых, ее смущала разница в возрасте и в 
жизненном опыте. Во-вторых, ей казалось, что ее чувство к Францу не имеет той 
реальной подоплеки, которая требуется для полноты брака и последующей семейной 
жизни. В глубине души Эмме даже казалось, что она не любит Франца, а только 
сопереживает ему. Священник (назовем его отец Георг), которому регулярно 
исповедовалась Эмма, торопил ее с венчанием, указывая на греховность 
безбрачного сожительства. Он напомнил ей, что церковь однажды простила Эмме ее 
первый гражданский брак, и что второй такой оказии не представится. Отец Георг 
не разделял опасений Эммы по поводу глубины ее чувств. Он мотивировал (и 
небезосновательно), что человеческая любовь в браке претерпевает существенные 
трансформации, - и только общая вера, таинство венчания, схожесть ценностей, 
совместные интересы и терпимость могут удержать брак, когда первая влюбленность 
остынет, уступив место привычке. Но, чем больше аргументов появлялось у отца 
Георга, тем больше в Эмме крепла тревога за будущее этого брака.
Ситуация делалась безвыходной, и однажды Эмма решилась на безрассудный поступок.
 Вопреки церковным правилам, она пришла просить совета к астрологу. Астролог 
начертил два гороскопа – Эммы и Франца – и обнаружил на них общую деталь, 
которая позволила этому человеку сделать чудовищное заключение. По его расчетам 
выходило, что ровно через полгода Эмма, Франц и их нерожденный ребенок (к тому 
времени Эмма уже должна стать беременной) – погибнут от несчастного случая 
(астролог отказался уточнять, какого). И был лишь один вариант, связанный с 
сохранением жизни Францу – это его немедленное расставание с Эммой. В этом 
случае