| |
Лечение психотравм сексуальными мистериями
Карл-Густав Юнг
(В: Psychologiie Und Alchemie, 1964, p.p. 79-91. Пер. М.Калинниченко)
Предыстория вопроса
За долгую историю врачебной практики мне много раз приходилось иметь дело с
жертвами сексуального насилия. В основном, это женщины. Все их истории печальны
и похожи одна на другую. В этих историях секс как таковой занимает подчиненное
положение. На первое место выходит агрессия насильника (назовем его палачом),
направляемая против жертвы. Сексуальное удовлетворение палача, степень
наслаждения и сама возможность его получить, напрямую связаны с причинами, по
которым палач становится палачом: а) необходимость вылечить свою собственную
психотравму, обычно – родом из детства или подросткового возраста; нанести боль
в уплату за боль, некогда нанесенную самому палачу; б) потребность палача в
унижении жертвы, в доминировании над ней – опять же, в уплату за унижение (или
страх), что палач пережил некогда в прошлом.
Итак, насилие, как процесс, в своей основе имеет три связанных компонента: боль,
унижение и собственно влечение палача, обостренное, подогретое унижением и
болью. В комплексе поведение палача можно определить так: агрессия под маской
секса. Эта агрессия усиливается страхом и беспомощностью жертвы, порождая у
палача иллюзию абсолютной власти над ней.
Можно посчитать, что жертвы насилия – люди, случайно попавшие в ненужное время
в ненужное место. Однако минимальная вера подсказывает нашему сознанию, что в
мире ничего случайного нет, и Промысел Божий простирается гораздо дальше, чем
мы можем себе представить. Жертвы, рассказывающие мне о насилии над ними, были
в полном недоумении относительно причин того, что с ними сделали. Многие из них
были добропорядочными прихожанками католических и протестантских церквей,
глубоко верующими, регулярно исповедующимися. В том, что с ними произошло, они
видели ужасающий произвол, неизъяснимое попущение Божие. Некоторые из них,
пережив насилие, вышли из состава церкви, утеряли веру. Главный вопрос, на
который они не смогли дать себе вразумительного ответа: за что?
Последние исследования, проводимые моим молодым чешским коллегой Станиславом
Грофом, говорят о том, что причины происходящего с нами выходят далеко за
пределы подросткового и детского периодов жизни. Очень часто корни наших
болезней и наших безотчетных реакций лежат во внутриутробном периоде (в так
называемой перинатальной матрице). Но Гроф не останавливается на утробной фазе.
Методами холлотропного (другими словами – учащенного, глубинного) дыхания он
перемещает своих пациентов в область коллективного бессознательного (в
архетипическое надсимвольное пространство), где царят ангелы, демоны и иные
существа позитивной или негативной формации, являющиеся плодом самых
необузданных коллективных фантазий человечества. Причем то, что видит пациент,
во многом обуславливается его конфессиональной принадлежностью. Гроф, проводя
сеанс, на этой фазе поддерживает пациента, избавляя его от ненужной экзальтации
или, напротив, непреодолимого страха. Пройдя этот слой бессознательного до
некоторого предела, пациент скачкообразно перемещается в свое предыдущее
воплощение, незадолго до своей смерти, где иногда находит ответы на вопросы, на
какие он не мог найти ответить в процессе обычного, «дневного» самоанализа.
Гроф написал мне письмо, где в подробностях излагает свою методику. Он
подчеркивает, что во время сеанса пациенту «показывают» картинки, которые
являются для него критичными в плане развития. Простой пример: пациент во время
сеанса увидел свою бабушку, которая упала в нервный обморок из-за того, что не
смогла заставить внука пойти в школу. Пациент начисто забыл этот инцидент, он
совершенно вылетел у него из головы. Вспомнив, пациент захотел в ту же самую
минуту попросить у бабушки прощения, прерывая дыхательные усилия. Гроф
категорически запретил пациенту сделать это, мотивируя тезисом, что перед Богом
и людьми виноватых нет. Виноваты – или все, или никто. Никому не советую,
замечает далее Гроф, впадать в хронический религиозный долоризм «mea culpa»
(лат.: моя вина – Примечание переводчика); эти состояния с психотерапевтической
точки зрения являются тупиковыми и бесперспективными. В то же время, именно
этими состояниями – своей крайней греховности – одержимо бесчисленное множество
прихожан христианских храмов, где самоанализ подменяется нездоровой
аффектацией своей виновности в ходе исповеди, виновности тем менее искоренимой,
чем чаще прихожанин склонен исповедоваться. Исповедь становится фазой дурной
бесконечности, в которой грех сменяется раскаяньем, а раскаянье – грехом.
Но вернемся к психотравмам. Гроф склоняется к гипотезе, что пара «палач-жертва»
образуется не стихийно, не как сумма случайных обстоятельств, - но, напротив,
как деталь Божественного Плана, выходящего за рамки одной жизни. Насилие,
совершаемое над жертвой в этом воплощении, может оказаться автоматической
реакцией на такое же самое насилие, в котором палач и жертва поменялись ролями,
и произошло это насилие в одной из предшествующих жизней. Гроф в этой связи
говорит о законе воздаяния, или, в терминах индийской традиции, о законе кармы.
Закон гласит: всякое дело, доброе оно или худое, получит воздаяние добром или
злом, в этой жизни или в жизни будущего века. Индийская концепция, в отличии от
христианства, не оперирует моделью Страшного Суда, где грешники будут
истреблены, а праведники – отомщены. Карма говорит о том, что нет ни
праведников, ни грешников – есть жизненные роли, которые мы склонны играть в
Divine Commedia (лат: в божественной комедии - Примечание переводчика). Конечно,
подобные взгляды далеки от христианских. Однако пациенты, прошедшие терапию по
Грофу, очень часто всерьез задумывались о кардинальном изменении своего
«детского» мировоззрения, о переосмысления своего отношения к феноменам смерти,
бессмертия, родства, вины и проклятия. Иногда им удавалось примирить свое новое
видение с догматами канонически организованных церквей, иногда – нет. В крайних
случаях, они предпочитали покидать свои церкви, нежели оказываться в плену у
догм. Поэтому Гроф всерьез испытал на себе давление деятелей церкви, осуждающих
в своих приходах его практику и его выводы.
Гипотеза пары «палач-жертва» в смысле Грофа кажется нам очень привлекательной
для дальнейшего рассмотрения. Возьмем ее за основу в качестве аксиомы.
Безотносительно того, имеет ли эта гипотеза под собой реалистические основания
– или же только выступает в качестве манифестации у пациентов, находящихся в
измененном состоянии сознания, - эта гипотеза представляется нам плодотворной
для логических построений. И не только. Созданный мною на основе указанной
гипотезы самостоятельный метод лечения психотравм (я называю этот метод
сексуальными мистериями) доказал свою эффективность в целом ряде клинических
случаев. И в этом смысле уже неважно, что происходило в душе пациента в
процессе терапии: заклинание демонов, их изгнание (аналог экзорцизма) или
полное истребление зла как такового. Итог один: пациент выздоравливал и
возвращался к плодотворной жизни. Семьи, разрушенные болезнью одного из ее
членов, восстанавливались.
Рассмотрим мой метод на подлинном успешном примере. В этом примере, как в капле
воды, отразилось множество разнонаправленных факторов, которые однажды сделали
жизнь пациента невыносимой. Подробный анализ этих негативных факторов и их
взаимосвязей позволил в ходе интенсивной психотерапии моего пациента разорвать
порочную цепь, сорвать завесу с событий, лежащих в глубоком прошлом, распахнуть
все окна и впустить воздух в затхлые комнаты человеческой жизни, доселе
казавшейся беспросветным ужасом. Я излагаю этот случай непривычным для
классической психиатрии способом – через напряженные диалоги, которые я вел с
пациенткой и ее будущим мужем. В какой-то момент я отказываюсь оставаться
кабинетным наблюдателем и становлюсь соучастником трагедии. Это непривычно и
находится на грани врачебных этических норм (исключающих ролевое вовлечение
врача в драматизации пациента). Меня может оправдать только весьма необычная
специфика применяемых мною техник, в которых психиатр перестает быть врачом - и
становится жрецом, полноправным деятелем священной мистерии.
Случай Эммы Линд
В 1956 году ко мне обратилась домохозяйка Эмма Линд, 32 года, немка, католичка,
жительница Цюриха (имя и фамилия, разумеется, вымышленные). Причина, которая
привела ее ко мне – парализующий страх, который довел до грани распада семью
Эммы и поставил ее саму на грань самоубийства.
Эмма рассказала мне свою историю. За год до визита ко мне она познакомилась с
молодым человеком на пять лет младше ее, с которым сошлась. До этого у нее был
опыт неудачного брака, в котором она родила сына Дитриха, в 1956 году ему
исполнилось 5 лет. Молодой человек (назовем его Франц) до беспамятства полюбил
Эмму. Эмма же, в свою очередь, не смогла ответить Францу чувством аналогичной
силы. Скорее, она испытывала к нему материнскую привязанность. Сексуальная
жизнь Франца и Эммы, хотя и не содержала в себе явных патологий, но и не могла
похвастаться какими-либо излишествами. Соитие совершалось по преимуществу в так
называемой «миссионерской позе», и совершалось редко (не чаще одного-двух раз в
месяц). Франц неоднократно просил Эмму участить контакты и разнообразить
сексуальное меню, включив в него нетрадиционные элементы. Однако Эмма ответила
на эту просьбу решительным отказом, ведь практика подобного секса (минет и др.)
решительно осуждается католичеством. Франц смирился, потому что его любовь к
Эмме, в чем-то даже платоническая, смирилась с этой утратой наслаждений.
Эмма съехалась с Францем. В Цюрихе они жили в маленькой квартирке Эммы, где
одну комнату занимали молодые, а другую – сын Эммы Дитрих. Так они прожили год.
Наконец, встал вопрос о женитьбе. По первому исповеданию Франц был
лютеранином; однако, по настоянию Эммы, он согласился перейти в католичество,
чтобы обряд венчания был действителен. Франц настаивал на ускорении сроков
венчания, и он хотел общего ребенка. Все ожидаемые трудности, связанные с
потомством, Франца не пугали. Он неплохо зарабатывал инженером в коммерческом
строительстве – и ожидал повышения в должности.
Но Эмма тревожилась и выжидала. Во-первых, ее смущала разница в возрасте и в
жизненном опыте. Во-вторых, ей казалось, что ее чувство к Францу не имеет той
реальной подоплеки, которая требуется для полноты брака и последующей семейной
жизни. В глубине души Эмме даже казалось, что она не любит Франца, а только
сопереживает ему. Священник (назовем его отец Георг), которому регулярно
исповедовалась Эмма, торопил ее с венчанием, указывая на греховность
безбрачного сожительства. Он напомнил ей, что церковь однажды простила Эмме ее
первый гражданский брак, и что второй такой оказии не представится. Отец Георг
не разделял опасений Эммы по поводу глубины ее чувств. Он мотивировал (и
небезосновательно), что человеческая любовь в браке претерпевает существенные
трансформации, - и только общая вера, таинство венчания, схожесть ценностей,
совместные интересы и терпимость могут удержать брак, когда первая влюбленность
остынет, уступив место привычке. Но, чем больше аргументов появлялось у отца
Георга, тем больше в Эмме крепла тревога за будущее этого брака.
Ситуация делалась безвыходной, и однажды Эмма решилась на безрассудный поступок.
Вопреки церковным правилам, она пришла просить совета к астрологу. Астролог
начертил два гороскопа – Эммы и Франца – и обнаружил на них общую деталь,
которая позволила этому человеку сделать чудовищное заключение. По его расчетам
выходило, что ровно через полгода Эмма, Франц и их нерожденный ребенок (к тому
времени Эмма уже должна стать беременной) – погибнут от несчастного случая
(астролог отказался уточнять, какого). И был лишь один вариант, связанный с
сохранением жизни Францу – это его немедленное расставание с Эммой. В этом
случае, по утверждению астролога, Франц полностью избегает гибели, а риск
гибели для Эммы существенно снижается. Ни о каком венчании, ни о каких
совместных детях – не могло быть и речи.
Эмма вернулась домой от астролога, заперлась в ванной и зарыдала. Слезы душили
ее. Вся жизнь, которую она себе запланировала, пошла насмарку. Она поверила
предсказанию – и решила отпустить Франца, дать ему отставку, попросить его
покинуть ее квартиру. Она не знала, как это обосновать, но это было уже неважно.
Продолжать жить с Францем она не могла. Эмма корила себя за то, что
пренебрегла церковными запретами и обратилась к гадателю, который, как известно,
мог быть посланником самого дьявола. Но она не могла пренебречь предсказанием.
И, если была хоть крупица правды в сказанном, Эмма не могла подвергать жизнь
Франца опасности. Но что будет с ней, лишись она Франца, во что превратится ее
жизнь? Опять одиночество, неприкаянность, Дитрих, требующий ласки, отцовского
воспитания – и не получающий его? И – если пророчество сбудется – круглый
сирота?!
Эмма, в полном отчаянии, бросилась в храм на исповедь. Она рассчитывала на
поддержку, помощь, отеческий совет. Но отец Георг, против ожиданий, совершенно
изругал ее, назначил суровую епитимью и сказал, что не станет отпускать грехи
Эммы вплоть до даты венчания. Фактически, он поставил Эмме ультиматум. Эмма,
разрыдавшись, выбежала на улицу. В этот момент она сказала себе, что больше она
не католичка, и церковь ей больше не мать. Около недели Эмма просидела дома
взаперти, отпросившись с работы в бессрочный отпуск. Она вынудила Франца
съехать с ее квартиры в гостиницу, без объяснения причин. Потянулись бессонные
ночи. Эмма чернела и таяла на глазах. По счастливой случайности, Эмму навестила
ее сослуживица Клара (которой до этого я помог). Руководство, обеспокоенное
состоянием Эммы, поручило Кларе навестить ее лично. Ужаснувшись увиденному,
Клара буквально вынудила Эмму записаться ко мне на прием. Более того: зная, что
приемы у меня расписаны на месяц вперед, Клара позвонила мне по телефону и
упросила ускорить прием Эммы, на что я согласился, вникнув в ситуацию с ее слов
и найдя ее критической.
Итак, Эмма сидела передо мной. Мне было важно, чтобы, прежде всего, она
успокоилась, вернула себе хотя бы крупицу самоконтроля. Я предложил Эмме
выплакаться, не жалеть слез. Итак, Эмма плакала, а я сидел напротив ее и
выжидал. Силы человеческие небезграничны, и для плача силы тоже нужны. В
какой-то момент человек устает плакать, впадает в полусонное, заторможенное
состояние. И тогда я могу начинать сеанс, перехватывать контроль над ситуацией.
Узнав, что Эмма – католичка, я решил разговаривать с ней на языке символов,
которые она разделяет. Я сказал Эмме, что Бог – не палач. Что я верю в
милосердного Бога и не верю в Бога-карателя. Я также сказал, что если у Бога
есть причины убить Эмму и Франца, то они должны быть вескими, и эти причины нам
следует отыскать. Докопавшись до причин, мы сможем что-то изменить – и умолить
Бога отсрочить исполнение приговора. Я напомнил Эмме историю царя Иезекии из
Третьей книги Царств, который, уже будучи приговоренный Богом к смерти,
выпросил себе жизнь, умолив Бога. Значит, подчеркнул я, из любой ситуации,
которая кажется безвыходной на первый взгляд, есть выход. Мы его не видим, а он
есть. И вообще, у Бога нет ничего невозможного. Нужно просто верить и надеяться.
Эмма согласилась с моим подходом к делу.
Фактически, на первых минутах сеанса я сделал главное. Я дал пациенту
обоснованную надежду, заблокировал процессы деструкции его психики отчаяньем.
Равновесие, которого я достиг, было хрупким, и теперь все зависело от моей
расторопности. Мне надо было сконструировать платформу, на которую Эмма должна
была поставить ногу, чтобы не свалиться в пропасть. И эта платформа должна быть
устойчивой. Мне нужны были факты. И я, словно дотошный следователь, попросил
Эмму подробно, никуда не торопясь, рассказать свою жизнь, с самого детства, не
упуская ни малейших подробностей – все, что она помнит.
История Эммы была обычной. Она родилась в 1925 году в Потсдаме. Ее отец,
капитан вермахта, погиб на Восточном фронте. Мать, после гибели мужа, сделалась
ревностной католичкой и воспитала дочь в тех же традициях. Влияние матери на
Эмму было чрезвычайным. Фактически, мать навязала Эмме все свои стереотипы,
комплексы и страхи, как это очень часто распространено в нашем мире. До
описанного ниже случая Эмма находилась под неусыпным надзором матери, слушаясь
ее во всем. Спасаясь от советской оккупации, Эмма и ее мать пересекли границу
Германии и направились в Цюрих, к брату матери. Дядя вскоре скончался, и Эмме с
матерью в наследство досталась квартира, в которой они и прожили вплоть до
смерти матери в 1949 году от сердечного приступа. Эмме пришлось переехать в
квартиру поменьше и выйти на работу машинисткой в бюро. Там она познакомилась
со своим будущим мужем, от которого и родила Дитриха в 1951 году.
Рассказывая свою жизнь в Цюрихе сразу же после войны, вплоть до момента смерти
матери, Эмма начала замыкаться. Ее свидетельства становились все более
отрывочными. Чутье подсказывало мне, что мы наконец-то вышли на «подводный
камень». Проверяя себя, я сделал вопросы более подробными. Я пустился в детали.
И, чем более я мельчил опрос, тем больше замыкалась Эмма. Наконец, она с
вызовом поинтересовалась у меня, к чему все эти ненужные подробности, и что мне
до них за дело. Эмма явно защищалась, срываясь на мне, создавала фигуру
умолчания. Подобные блоки я видел у пациентов множество раз, и все они скрывали
под собой психотравмы, той или иной степени тяжести. Я остановил сеанс и
обрисовал Эмме положение дел. Я сказал Эмме, что дело идет о ее жизни и смерти,
и что своим молчанием она никому не сможет помочь. Я подчеркнул, что я врач, и
что в этом кабинете выговаривались самые страшные, самые мрачные тайны
человеческой жизни. Ты просто должна мне довериться, девочка, сказал я Эмме. Я
пожилой человек и гожусь тебе в отцы. Я и сам много пережил, многое повидал на
своем веку, и я могу помочь. В этот момент Эмма зарыдала, и я уже, холодея,
догадывался, что сейчас откроется моему взору.
Тут я вынужден отступить от правил бесстрастного научного изложения и заняться
беллетристикой. Потому что передать чужую боль формальным языком невозможно. И
в ином случае, у меня не получится зафиксировать все детали, важные для
последующего. А в нашей профессии, как и в криминалистике, важна каждая мелочь.
Эмма рассказывала, запинаясь и останавливаясь через слово, словно бы ее бил
озноб. В 1949 году, незадолго до смерти матери, они вдвоем поехали на Женевское
озеро, сняв небольшую комнатку в пансионате. Это было летом, вечера были теплые.
Эмма отпросилась у матери сходить погулять на озеро. Только ненадолго, сказала
мать. Эмма добралась до берега озера, до песчаного пляжа. Она, решила
выкупаться. Оставшись в купальном костюме, Эмма окунулась в теплую воду.
Немного поплавав, Эмма вознамерилась выходить из воды. И тут она увидела
мужчину, который, стоя рядом с тем местом, где она оставила платье, пристально
смотрел на нее. Лица мужчины было не разглядеть. Стоило только Эмме выйти из
воды и подойти к своему платью, мужчина вцепился Эмме в шею, наклонился к ее
уху и прошептал: «Закричишь – прирежу и брошу в воду». Эмму сковал парализующий
страх. Она поняла, что ее ждет. «Я девственница» - смогла произнести она.
Мужчина хмыкнул. «Ну тогда поработаешь ртом», сказал он и поволок Эмму в
заросли кустарника. Он поставил ее на колени, расстегнул штаны и достал пенис.
«Открывай рот и не вздумай кусаться», сказал он. Эмма повиновалась. Палач
пригнул голову Эммы к себе. Ровно через минуту он кончил. Сперма обильно
выплеснулась Эмме в рот. Она поперхнулась и закашлялась, задыхаясь. Мужчина
стремительно вынул член у Эммы изо рта. «Глотай, тварь», скомандовал он. Эмма
сглотнула. В этот момент ее стало дурно, она упала на четвереньки и изошлась
рвотой. Мужчина, не говоря больше ни слова, изо всех сил ударил Эмму ногой в
живот, застегнул штаны и исчез в зарослях.
Эмма не сразу встала на ноги. Кое-как надев свое платье и интенсивно
прополоскав рот, она бросилась домой. Сказав матери, что у нее заболела голова,
Эмма легла на свою койку и попробовала уснуть. Но вместо сна она вдруг зарыдала,
истошно и во весь голос. Прибежала мать и, плача, потребовала объяснений.
Эмме пришлось рассказать все, как было. Мать схватилась за бок и осела на стул.
Через час она умерла. Позже врачи рассказали Эмме, что сердце ее матери, как
выяснилось на вскрытии, было испещрено рубцами. Она пережила несколько
инфарктов на ногах, этот оказался последним.
С тех самых пор и до последнего момента Эмма открывала свой день проклятием.
Она проклинала мужчину, надругавшегося над ней, убившего ее мать - и требовала
для него у Бога немедленной смерти. Произошедшее с Эммой глубоко избороздило ее
психику. До изнасилования Эмма ровно и дружелюбно относилась к мужчинам. Она
была уже вполне взрослой (24 года), и молодые люди не могли ее не интересовать,
сексуальность Эммы была в полной норме (Эмма время от времени прибегала к
стимуляции клитора, испытывая при этом глубочайшее чувство вины и
подавленности). Но, после изнасилования, она сделалась полной мужененавистницей.
Подсознательно она обвиняла мужчин во всех бедах человечества. Мужчины – это
животные, сказала она себе, им нужно только одно. Это они устроили
кровопролитную бойню, это они насиловали и убивали женщин в захваченных городах,
и в этом смысле немцы, русские и американцы стоили друг друга. Мир создан
мужчинами и для мужчин, в котором мы, женщины – только игрушка, которую они при
первом же случае готовы поломать. Мы – рабыни, с горечью говорила Эмма сама
себе, подстилки для скота. Они не готовы с нами считаться. И, чтобы выжить, мы
должны научиться мстить. Словом, риторика Эммы все более походила на ту, что
можно сейчас услышать на митингах американских феминисток.
И Эмма, как умела, начала проводить в жизнь свою линию отмщения. Ее первый муж
был клерком, человеком слабым и безвольным. Он лишил ее девственности, и это
было противно, больно и неаккуратно сделано. Спустя некоторое время Эмма
забеременела. Не прошло и трех после рождения Дитриха, как Эмма, уставшая от
полной беспомощности мужа, от того, что он категорически не помогает по дому,
убивая вечера в пивных, - словом, Эмма выставила своего первого мужа за дверь.
Она посчитала, что с воспитанием сына справится сама. В первый год после
развода ей пришлось очень несладко, они с Дитрихом голодали. Но тут пришла на
помощь католическая церковь в лице отца Георга – и понемногу принялась снабжать
Эмму продуктами, поношенной одеждой, пристроила Дитриха в сиротский приют на
неполный день. Эмма вернулась на работу в бюро, где ей обрадовались (она была
добросовестной работницей).
В свое время Эмма категорически отказалась венчаться с бывшим мужем. После
случая на озере и смерти матери у нее в душе произошла существенная переоценка.
Она сохранила себя в католичестве, но не по внутреннему убеждению, а со страха
остаться одной в этом мире. По мнению Эммы, мужчина, оказавшийся рядом с ней,
не заслуживал такой чести, чтобы быть обвенчанным с ней, получить на нее в
порядке Божьего установления все права не только в постели, но и на небесах.
Прежде отец Георг, когда Эмма исповедала ему свой гражданский брак, скрепя
сердце, согласился с таким решением Эммы, но не одобрил его. Но теперь, когда
Эмма рассталась с гражданским мужем, покаялась и вернулась в храм, отец Георг
мог успокоиться о состоянии своей подопечной: заблудшая овечка вернулась в
стадо. Знал бы он, что Эмма обратится к астрологу, он был бы менее оптимистичен.
Франц, новый приятель Эммы, оказался другим – не таким, как Эмма ожидала
увидеть на горькой основе своего скудного житейского опыта. Эмма долго не
подпускала его к себе, проверяла. Она смертельно боялась первой ночи. Но Франц
оказался исключением из того, что Эмма привыкла думать о мужчинах. Он
прикасался к ней нежно, ласкал ее с такой теплотой, что Эмма, пожалуй, впервые
в своей жизни, испытала оргазм с мужчиной. В этот момент в ней как будто что-то
оттаяло. Они прозанимались любовью до самого рассвета, и в итоге Франц проспал
на работу. Эмма почувствовала, будто бы сквозь непроницаемую мглу прорезался
солнечный луч, осветивший всю ее жизнь. Она вдруг поняла, что может стать
счастливой с этим человеком.
Но была еще и следующая ночь. После первого акта и успешного завершения, Франц
пошел на второй заход. И тут произошло страшное. Франц навис над Эммой, и его
член оказался на уровне ее губ. Франц ожидал специальной ласки – минета. И в
эту секунду с Эммой случился конфуз – ее вырвало. Остаток ночи оба не спали.
Эмма не могла рассказать Францу о том случае. Отговорилась тем, что просимый
секс в католичестве запрещен. Прикрываясь верой, Эмма нашла себе верный
аргумент не заниматься сексом, который напоминал ей о случившемся. С той поры
Франц не стал ей предлагать особых ласк. Соответственно, куннилингус, анальный
секс и прочие варианты также оказались закрытой темой.
Эмма сидела передо мной с глазами, набухшими от слез. Она ждала обещанной
помощи. С радостью я осознал, что выход есть. Он был необычен, - но это было
единственное, что могло спасти саму Эмму и ее будущий брак, защитить ее от
гибели, которую им с Францем напророчил астролог.
Мистерии излечения
Я изложил Эмме свой план, который вкратце сводился к следующему: лечить
подобное подобным. Психотравма, полученная Эммой, находилась в сексуальном поле.
Затем она, как круги по воде, захватила эмоциональный план Эммы и постепенно
добралась до высших отделов психики, отлилась в целостное мировоззрение.
Агрессия против мужского мира, что излучала Эмма, не могла не найти отклика.
Вселенная не терпит насилия над собой. Эмму изнасиловали – Эмма среагировала
тем, что в отместку попыталась изнасиловать весь остальной мир. Мир – и Бог за
гранью проявленного мира – не согласились с такой постановкой вопроса. И то,
что увидел астролог в гороскопе у Эммы и Франца, означало только одно –
проклятие. Эмма, проклиная своего палача, на самом деле проклинала саму себя, и
делала это с той степенью ревностности, что отличает лицемерных католиков,
бессознательно играющих в кошки-мышки сами с собой. Когда им удобно одно, они
поют гимны любви; когда удобно другое – мечут молнии, призывают град на поля
еретиков.
Но Эмма прокляла не только своего насильника. Фактически, она вовлекла в орбиту
своего проклятия всех мужчин, которые попались на ее тропе. И Франц не сделался
исключением. Да и сын ее Дитрих не избежал общей участи. Фактически, Эмма
приговорила к смерти весь свой мир, всю свою маленькую вселенную.
Проклятие – это не только религиозно-мистический, но и психолого-символический
феномен, феномен проецирования архетипов на символические ряды. Можно верить
или не верить в силу церковных таинств: исповеди, мессы, крещения. Но нельзя
оспорить, что аналогичные таинства, развертывающиеся в бытовом поле, выступают
в качестве упорядочивающей силы для построения символических рядов,
структурирующих психику человека, вовлеченного в таинства. Над Эммой был
произведен в полном смысле слова сатанинский обряд, обряд насилия,
священнодействие со знаком «минус», словно бы дьявольская черная месса,
предполагающая осквернение и нечистую жертву. Актуализированный таким образом
символический ряд, отпечатавшийся в психике Эммы, воздействовал на нее с
неменьшей силой, чем церковные службы, в которых Эмма участвовала доселе. Чем
большую силу набирал внутри Эммы обряд самоосквернения и обряд мщения, тем
меньше места оставалось для Бога в ее сердце. Фактически, Эмма, если говорить
символически, заключила контракт с сатаной, заложив ему свою душу в обмен на
достижение своих негативных целей. Психотравма Эммы превращала ее из жертвы в
палача, делала ее насильницей. Увы, но это – общая клиническая практика. И
церковь, не понимающая природы этого процесса, ничуть не помогает своим
поруганным чадам. Напротив: своей нетерпимостью и недальновидностью она
ускоряет процессы распада, действует во вред. Тем самым, церковь добровольно
отдает своих чад в лапы нечистого, в его полную волю. В этом, я считаю,
глубочайшая трагедия исторического христианства.
Чтобы остановить раскручивающуюся спираль саморазрушения, вернуть Эмму в
область психической нормы, нужно было разработать специальную обрядовую систему
для Эммы, основанную на сексуальных мистериях. Необходимо было демонтировать
сложившийся символический ряд и на его место вписать новую, реабилитационную
символическую систему. И первый шаг в этом направлении был таким: организовать
примирение жертвы со своим палачом, через жертву замещения (искупления). Мы
расстались с Эммой до следующего дня. Отпуская ее, я взял с нее слово, что она
разыщет Франца и вернет его к себе в дом. В тот же день Франц должен быть у
меня на приеме, один. И я попросил Эмму ничего не рассказывать Францу о сеансе.
Все дальнейшее должно было открыться Францу с моих слов.
1. Жертва примирения
На следующий день Франц сидел передо мной. Он горячо поблагодарил меня за
содействие в их с Эммой судьбе. Благодарить рано, умерил я его пыл. Все самое
тяжелое – впереди. Выслушайте мой план. То, что вы услышите сейчас, пережить
вам будет тяжело, но это необходимо принять и переработать. Мне нужен союзник в
вашем лице, который готов идти со мной до конца, довериться мне с той же
самоотдачей, как мне доверилась Эмма. На карту поставлена жизнь женщины,
которую вы любите и от которой хотите иметь детей.
И тут я деликатно, насколько мог, обрисовал Францу историю вопроса. Франц
багровел, сжимал кулаки и ничего не говорил. Я видел, как трудно ему переносить
обрушившиеся на него факты. Но я также понимал, что у меня есть способ
трансформировать эту энергию отчаяния в энергию творческой работы, призвать
Франца к борьбе.
То поругание, что учинили над Эммой, продолжил я, кардинально изменило всю ее
жизнь. А, следовательно, и вашу. Вы и Эмма – на волоске от гибели, выражаясь
символически, под проклятием. Но это «проклятие» можно и должно избыть,
отменить. Исправление ситуации нужно начать с того, чтобы вырвать корень
проклятия из почвы, где оно взросло. Эмму осквернили и принесли в жертву.
Значит, Эмма должна быть отомщена, а ее начало – должно пройти очищение. Эмма
должна обрести утраченное духовное девство, понимаемое, опять же, символически.
Хочу сразу оговориться, добавил я. Я произношу слова «Бог», «дьявол»,
«проклятие», «карма». Не столь важно, верим мы с вами в Бога или нет. Важно
другое: за этими словами стоят символы, а за символами стоят архетипы
бессознательного. В опыте они свидетельствуют о себе столь же реалистично,
отчетливо и мощно, как если бы сущности, стоящие за ними, существовали на самом
деле. Поэтому для меня, как для исследователя, нет разницы в оценке
перечисленных сущностей, являются ли они фактом неведомой доселе науки или
манифестируют себя символически, как факт веры. Последствия для человеческой
души в обоих случаях – одни и те же.
Итак, Эмму осквернили в процессе минета, с изливанием семени в рот. Как это
преодолеть и переработать? Ответ – учредить священнодействие отмщения,
возмездия. Эмма должна пережить себя мужчиной, как бы принявшей новое
воплощение (или существующей в пакибытии, где времени не существует), в котором
она (он) совершает акт возмездия над женщиной, которая в прошлой жизни была
(был) ее насильником. Симметрия должна быть полной. Причем, для усиления
результата, этот акт должен быть произведен трижды. Почему трижды? Потому что
во всех мистериях троекратно повторенное действие символизирует об
окончательности и неотменимости события. Троекратное запечатление того, что
Божественная справедливость – восстановлена, и возмездие – находит своего
адресата.
И здесь, Франц, вы должны сыграть роль искупительной жертвы. Вы должны
представить себя Эмме в половом акте в качестве той женщины, которая в прошлой
жизни была ее палачом. В мистерии, которая вам предстоит, придется испытать ряд
символических унижений. Пусть Эмма обмотает вам кисти рук простынями и привяжет
их к спинке кровати. Вы будете лежать на спине, голый и беззащитный, и
наблюдать, что будет делать Эмма. А она должна будет, на ваших глазах, ввести
себе в вагину спинцовкой загустелое кислое молоко (аналог спермы). Затем она
откровенно и бесстыдно, прямо на ваших глазах, возбудит себя путём стимуляции в
области клитора и влагалища. В какой-то момент ее вагина окажется на уровне
вашего рта. Далее все зависит от вас. Вам предстоит сделать Эмме жесткий
куннилингус. Она должна будет, насилуя вас, с грубою силой тереться клитором и
половыми губами о ваш рот, и до тех пор, пока она не кончит, эту процедуру
останавливать нельзя. Во время куннилингуса поощряется текстуальная фиксация
события. Я напишу Эмме и вам текст молитвы на незнакомом для вас обоих языке.
Но смысл этой молитвы будет вам ясен загодя. Эмма будет призывать Бога
совершить справедливый суд, а вы, мысленно – просить прощения и призывать
возмездие на свою голову, для обретения нарушенного мира. Вы должны
прочувствовать боль Эммы до крайнего предела, впитать ее боль в себя и
растворить ее в своем «я». Так что это коррекция и для вас. В этом акте вы –
Христос, который делается жертвою за грех, агнец, вздымающий на себя все грехи
мира. Осознайте эту высокую миссию до конца.
Ваше искусство в том, чтобы активнее работать языком и губами (руки у вас
связаны). Чем лучше вы сработаете, тем быстрее Эмма кончит. Молоко будет
непрерывно выходить из Эммы, так что по итогу акта вы будете лежать на кровати,
весь растерзанный и измазанный, что визуально подчеркнет акт совершенного
насилия. Там, на Женевском озере, присутствовало изливание семени, изливание в
рот. Часть молока, выходящего из Эммы, вы обязательно должны слизнуть и
проглотить, и она должна это увидеть воочию. И самое последнее. После оргазма
Эмма должна встать и изо всех сил ударить вас ногой в бок. На этом обряд
завершен. И так нужно делать три ночи подряд. Вам должно быть всерьез больно и
страшно. Потому что я проинструктирую Эмму так, чтобы она не церемонилась с
вами, отпустила все тормоза. Она, кстати, в беспамятстве может вас исцарапать и
покусать, это тоже возьмите в расчет. Вы не сможете (и не должны) от нее
защититься. Вы почувствуете страх и боль, это незамедлительно и обязательно
передастся Эмме - и возбудит ее еще больше. Так что ночи будут длинными,
предупреждаю.
Эмма, в ходе мистерии, освобождается от приобретенной боли и страха, переводя
эти блоки из бессознательной области, куда она их успешно загнала, в область
полного осознания и альтернативной символизации. Она начинает понимать: то, что
с нею сделали – не более чем часть космической игры, правила и персонажи в
которой могут полярно поменяться. Сейчас она – насильник, палач, и должна
доиграть эту роль до логической точки, произвести полное вытеснение персонажа
«палача» из глубин своей души. Здесь есть одна тонкость, добавил я. Эмма –
католичка (вернее, хочет представляться таковой). Секс, который вам
предлагается – против католических правил. Но вы оба должны понимать: в вашей
ситуации католичество вам больше не подспорье. Все, чем оно могло помочь, оно
помогло, и теперь ему следует потесниться. Та магия, что предлагается, имеет
свои корни в глубокой древности, в оргиастических мистериях Древней Греции и
Египта. Сегодняшние наследники этих мистерий – наши селяне, празднующие ночь на
Ивана Купалу, или адепты шабаша на горе Брокен. Секс не всегда занимал такое
убогое положение в жизни человека, какое он занимает сейчас, в современной
европейской цивилизации. Христиане отрезали верх от низа и тем самым словно бы
оскопили себя. Мы должны вернуться к первоначальной цельности. Мы не можем
стать снова невинными детьми, словно первые люди в раю, ведь мы уже сорвали это
яблоко с древа познания добра и зла. Но мы можем обрести эту утраченную
невинность символически, в мистериях. И именно в мистериях мы преодолеем ложную
поляризацию верха и низа, чистого и нечистого, стыда и бесстыдства. Любовь
чиста и свята пред Богом во всех своих аспектах; любовь – она и есть Бог,
который вечно ищет Сам Себя в Своих творениях, словно бы в зеркале. Любовь –
это мистерия, делающая вас и Эмму одним существом, это подлинное переживание
вашего единства, вашей неразрывности. Может ли правая рука стыдиться и
стесняться левой? Так что стыд, как дурная иллюзия, должен расплавиться в огне
вашей любви, как предрассветный туман растворяется в грядущих солнечных лучах.
Франц долго молчал, размышляя над сказанным ему. А потом сказал: я согласен с
вашим планом. Но согласится ли Эмма? У нее нет другого выхода, сказал я.
Проклятие висит над вами, как дамоклов меч. Нужно сделать так, как я сказал,
как бы дико это все ни переживалось. Но это – еще не все.
2. Жертва очищения
Итак, сказал я, три ночи вы совершаете жертву примирения, в которой Эмма –
иерей с жертвенным ножом, а вы – агнец, уготованный к закланию. К концу третьей
жертвенной ночи в душе у Эммы должна сложиться полная уверенность в том, что
возмездие состоялось, и оно оказалось действенным. И неважно, что подлинный ее
насильник все еще жив, ходит по земле. Важно другое: Эмма получила воздаяние и
совершила примирение со своим палачом. Значит, у нее нет больше никаких
оснований цепляться за прошлое, ополчаться на мужчин и мстить им. Крепость зла
разрушена, и любовь начинает святое дело исцеления.
Следующий шаг: Эмма должна подтвердить силу и подлинность своих намерений, свое
новое беззлобие. И Эмма должна быть готова вновь принести себя в жертву, но на
сей раз – в добровольную и желанную жертву. Вы меняетесь позициями. Теперь вы –
ее жених, символизирующий весь мужской род земли. А она – ваша невеста,
представительница женского родового начала. Сценарий вашего секса – это минет,
который вам делает Эмма, до окончания в рот. Чтобы сильно не мучить Эмму, вы
должны себя довести рукой до предоргазменного состояния, прямо у нее на глазах.
Ситуация, симметричная первой жертве, но теперь вы поменялись ролями.
Дополнительно ко всему вы еще символически фиксируете ту истину, что секс – это
манифестация Божественной Любви, безотносительно формы, в которой это
происходит. Вы не должны стесняться своего тела, своих актов. И Эмма должна
полностью распознать эти акты как часть себя, научиться возбуждаться при вашем
самоудовлетворении. Это должно делаться вами явственно и без стеснения. Эмма
может присоединиться к вам, созерцая ваш акт и делая то же самое. Так будет
даже лучше, потому что увеличит меру раскрепощения Эммы, подготовит ее к
грядущему блаженству.
Наконец, она делает вам минет. Не прекращайте усилий, пока не кончите. Эмма не
должна глотать вашу сперму, она оставит ее на языке. После этого вы должны
слиться с Эммой в глубоком поцелуе. Своим языком вы должны как бы очистить рот
Эммы от своей спермы. Тем самым, вы свидетельствуете Эмме и себе, что в том
акте, который состоялся, нет ничего нечистого, ни в одной из деталей. Затем вы
можете поцеловать Эмму в вагину, немного поиграв там губами и языком, как бы в
знак глубокой признательности Эмме за все, что ей довелось пережить от вас –
как от представителя мужского начала. Ведь вы уже символически интегрировали
палача Эммы в состав вселенского мужского начала, которое представляете в этой
второй мистерии. И этот палач – расплатился за свое палачество; око за око,
мера за меру. Расплатившись, палач растворился в потоке, перестал быть. На этом
жертва очищения первого дня закончена. Эту процедуру вам предстоит повторить
еще два раза.
Символический ряд, выстраиваемый после мистерий этих трех дней, таков. Эмма
заключает свой завет с мужским началом Вселенной, и этот завет основан на любви
и ненасилии. Она принимает вас и мужское начало Вселенной в себя целиком, без
изъятий и критики, во всех формах и аспектах. Никакие способы секса не должны
быть исключены как низменные или нелегитимные, они все должны быть
реабилитированы в глазах поврежденного маскулинностью христианского сознания.
Тем самым, Эмма становится девственницей в символическом смысле. Она обряжается
в одеяние из вашей, Франц, неуничтожимой любви, которая, по слову апостола
Павла, «все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит». Теперь вся
порча, сделанная Эмме на озере, растворена в потоке Божественной Любви, и
необходимый баланс с окружающим миром – восстановлен.
Но есть еще одна жертва, которую следует принести. Третья и последняя. Третьей
мистической троицей замкнуть круг из двух предыдущих троиц, осуществить
герметический принцип: три в трех, и девять в одном.
3. Жертва единения
Итак, завершаю я свое изложение, вы принесли две жертвы. Жертва примирения
свидетельствует о воздаянии за грех. Жертва очищения – восстанавливает
статус-кво, паритет мужского и женского начал, растворение агрессии. Необходимо
сделать еще один шаг вперед – вернуть вашу пару в систему мирового оборота
Божественной любви. Чтобы вы своим присутствием в этой системе усилили ее,
сделались ее верными сотрудниками.
Для этого три ночи подряд вы должны любить друг друга, применяя позу «Инь-Янь».
Эмма делает вам минет, а вы делаете ей куннилингус, все это вы производите
одновременно. Кто здесь кончит первым – неважно. Желательно, но необязательно,
чтобы окончание было в рот. Также неважно, кто будет сверху, а кто – снизу,
решите сами. В этом акте вы символизируете Бога-Отца, а Эмма – Богиню-Мать. Вы
приносите себя в Богоугодную жертву друг другу, в питие и пищу, как это
зафиксировано в христианской мессе.
Символическая система, выстроенная по результатам жертвы единения, выглядит так.
Есть два начала – Мужчина и Женщина, Отец и Мать, Шива и Шакти, Инь и Янь. Эти
начала ищут слияния, взаимопроникновения, возвращения в Непроявленное Единство.
Там, на самом высоком плане бытия, нет более ни мужчин, ни женщин. Нет более
палачей, и нет жертв. Есть – души-актеры, подобные ангелам, играющие полярные
роли. Нет палача без жертвы, нет жертвы без палача; нет – греха без воздаяния,
и воздаяния без греха. Нет мужчины без женщины, нет женщины без мужчины. Нет
Отца без Матери, нет Матери без Отца. И все и во всем – Единство.
Логическую нить перемены ролей в системе «палач-жертва» можно оборвать, если
кто-то один в этой паре откажется от мщения, заместив мщение реальное мщением
символическим, ритуальным, мистериальным. Простить, отпустить и вместить – вот,
чего от нас ждут там, наверху. Жертва примирения – это акт прощения (потому что
жертва отказывается от фактического возмездия); жертва очищения – это акт
отпускания от себя злой памяти (с растворением палача до состояния полного
ничто, до небытия); жертва единения – творится во свидетельство вмещения себя
в мировой кругооборот Любви, через преодоление в себе женского или мужского,
жертвы или палача. То, что мы простили и отпустили, подлежит вмещению,
гармоничной интеграции. В третьей мистерии мы не режем себя надвое, не
производим поляризацию доброго и злого в себе и во Вселенной окрест. Напротив,
мы воссоздаем единицу из своей множественности, принимая себя в себя целиком.
Символически трактуя третью мистерию: Мать в круговороте Духа делается Отцом, и
наоборот.
Предложенные вам сексуальные мистерии (три в трех и девять в одном) – это
система священнодействий, в которых Бог-Отец сливается с Богиней-Матерью.
Индусы называют это слияние тантрой. И в этом нет и не может быть ничего
нечистого или оскверненного. Христианские теологи отказались от Богини-Матери в
своем богостроительстве. Их Троица – это маскулинная манифестация, основанная
на доминировании Отца над Матерью, Творца над тварью. Тем самым, они обнаружили
свою полнейшую беспомощность перед вызовами новых времен. И ваш с Эммой
несчастный случай – полное подтверждение выдвинутого тезиса.
В конце концов, подвожу я итог, вы с Эммой по результату девяти дней мистерий
переходите на тот план, когда вам уже все равно, останетесь ли вы в живых или
погибнете в грядущей катастрофе. Потому что вы – боги, и умереть не можете.
Вспомните 81-й Псалом: «Бог встал в сонме богов …» Вы – уцелеете во всех
случаях, и не только физически, но и духовно. Потому что у Бога все живы, как
сказано в Писаниях. Не зачинайте младенца, прежде чем не принесете жертвы. Да и
к астрологу больше ни ногой. Вспомните о том, как Библия обходится с
гадателями: их предают смерти. Почему? Потому что они делают неизбежным один из
множества вариантов будущего. Они действуют против Промысла Божия, и тем самым
– оккупируют человеческую свободу. Эмма пропустила это через себя, и с нее,
полагаю, достаточно.
Заключение
Потом ко мне на прием пришла Эмма, и я повторил ей весь свой план. Не стану
вдаваться в подробности беседы; она была как длинной, так и деликатной, и
пересказывать ее здесь нет резона. Риторика, которую я применил в сеансе с
Эммой, была оппозиционной той риторике, что применялась на сеансе с Францем,
хотя содержание беседы было тем же самым. Мой метод произвел на Эмму сильнейшее
впечатление, на границе шока и полного неприятия. Иногда я всерьез опасался,
что все мои труды могут пойти насмарку, что Эмма не сможет переступить через
себя, через свою веру, через свои принципы и через свой страх.
Эмма, ты хочешь жить? спросил я ее в конце сеанса. Хочу, ответила она и
разрыдалась. В ее рыданиях я услышал главное, что должен был услышать: начало
выздоровления…
Прощаясь, я встал, подошел к Эмме и поцеловал ее в лоб. Иди домой, к Францу и
Дитриху, сказал я. Ты нужна им. В православной Библии есть греческая книга
премудрости Сираховой, утраченная иудеями во время Вавилонского плена, а потом
непризнанная ими. Поэтому католики отказались включать эту книгу в Вульгату
(Ветхий и Новый заветы, переведенные с греческого на латынь св. Иеронимом в IV
в. н.э. – Примечание переводчика). В книге Сираховой говорится: «Все в свое
время признано будет хорошим!» Оставьте свою боль на пороге дома, не таскайте
ее за собой. Просто любите и будьте любимыми, без оговорок. Все у вас
получится. Наконец, Эмма улыбнулась, и мы расстались.
Эмма и Франц послушались меня, выполнив все предписанные им действия. Лечебные
девять дней не прошли даром. Погрузившись в мистерии, они любили друг друга с
такой силой, как только могут любить друг друга родные люди, приговоренные к
завтрашнему расстрелу. Полтора года спустя у них родилась девочка, сейчас ей
уже три года. Все живы, все счастливы. И этим – делают счастливым меня.
Благодарение Богу за все.
??
??
??
??
1
|
|
