ложной картиной вещей продолжает осущест-
вляться и дальше. Ловчий, прерывая речь волка, от-
вечает ему явно в другом стиле и тоне. Если язык волка
совершенно правильно назвал один из критиков возвы-
шенным простонародным наречием, неподражаемым в
своем роде, то язык ловчего явно противоположен ему
как язык житейских дел и отношений. Его фамильяр-
ные «сосед», «приятель», «натуру» и т. д. составляют
полнейший контраст с торжественностью речи волка.
Но по смыслу этих слов они продолжают развивать пе-
реговоры, ловчий согласен на мировую, он отвечает
волку в прямом смысле на его предложение о мире со-
гласием. Но только эти слова одновременно означают
и совершенно противоположное. И в гениальном проти-
воположении «ты сер, а я, приятель, сед» разница в
звучащем «р» и в тупом «д» никогда еще не связыва-
лась с такой богатой смысловой ассоциацией, как здесь.
Мы говорили однажды, что эмоциональная окраска зву-
ков зависит все-таки от той смысловой картины, в ко-
торой они принимают участие. Звуки приобретают эмо-

 
Анализ эстетической реакции	171
циональную выразительность от смысла того целого, в
котором они разыгрывают свои роли, и вот, насыщен-
ное всеми предыдущими контрастами, это звуковое не-
совпадение как бы дает звучащую формулу этим двум
различным смыслам.
И опять катастрофа басни, в сущности говоря, объ-
едиияет оба плана вместе, когда в словах ловчего они
обнаруживаются одновременно:
«...А потому обычай мой:
С волками иначе не делать мировой,
Как снявши шкуру с них долой».
И тут же выпустил на Волка гончих стаю.
Переговоры закончились мировой, травля закончи-
лась смертью. Одна строка рассказывает о том и о дру-
гом вместе.
Таким образом, мы могли бы формулировать свою
мысль приблизительно так: наша басня, как и все про-
чие, развивается в двух противоположных эмоциональ-
ных планах. С самого начала для нас ясно то стреми-
тельное нападение на волка, которое равносильно его
гибели и смерти. Эта стремительная угроза, не прекра-
щаясь ни на одну минуту, продолжает существовать во
все время течения басни. Но параллельно с ней и как
бы над ней развивается противоположный план бас-
ня — переговоры, где речь идет о мире и где одна сто-
рона просит заключить мир, а другая отвечает согла-
сием, где роли героев удивительно переменились, где
волк обещает покровительствовать и клянется волчьей
клятвой. Что эти два плана даны в басне со всей поэти-
ческой реальностью, в этом можно убедиться, если при-
глядеться к той двойственной оценке, которую естест-
венно автор дает каждому своему герою. Разве скажет
кто, что волк жалок в этих величественных переговорах,
в этом необычайном мужестве и совершенном спокойст-
вии. Разве можно не удивиться тому, что смятение и
тревога приписаны не волку, а псарям и псам. Если
обратиться к традиционной критике, разве не двусмыс-
ленно звучит ее сопоставление калужских дворян и куп-
цов с псарями и псами из крыловской басни. Приведу
слова Водовозова: «Калужское купечество собрало в
двое суток 150000 руб. Дворяне калужские в течение
месяца выставили ополчение в 15000 ратников. Теперь
понятны слова Крылова:
 
172	Л. С. Выготский. Психология искусств
В минуту псарня стала адом.
Бегут: иной с дубьем,
Иной с ружьем.
Картина народного вооружения: кто брал вилы, кто
топоры, дубины, рогатины, косы».
И если согласиться, что басня «Волк на псарне»
художественно воспроизводит перед нами нашествие
Наполеона на Россию и великую борьбу с ним нашего
народа, то это еще, конечно, никак не уничтожит того
совершенно явного героического настроения басни, ко-
торое мы пытались охарактеризовать выше.
Нам думается, что впечатление от этой басни может
быть названо без всяких прикрас трагическим, потому
что соединение тех двух планов, о которых мы говорили
выше, создает переживание, которое характерно для
трагедии. В трагедии мы