ицемерие прочих зверей.
Особенно замечательно в этой басне то, как в ней
искусно и хитро скрыто и затаенное в ней противоречие.
С внешнего взгляда противоречия нет вовсе: вол сам
себя приговорил к смерти своей речью, звери только
подтвердили его самообвинение; таким образом, нали-
цо как будто нет борьбы между волом и другими жи-
вотными; но это видимое согласие только прикрывает
еще более раздирающее противоречие басни. Оно со-
стоит в тех двух совершенно противоположных психо-
логических планах, где одни движимы исключительно
желанием спастись и сберечься от жертвы, а другие
охвачены неожиданной и противоположной жаждой
героического подвига, мужества и жертвы.
«ВОЛК НА ПСАРНЕ»
Эта удивительнейшая из крыловских басен не имеет
себе равных ни по общему эмоциональному впечатле-
нию, которое она производит, ни по внешнему строго,
которому она подчинена. В ней вовсе нет морали и вы-
водов; тут шутка и насмешка не нашли себе почти ме-
ста в ее суровых стихах. И когда она однажды как
будто прозвучала в речи ловчего, она одновременно
впитала в себя и такой противоположный жуткий смысл,
что она кажется уже не шуткой вовсе.
Перед нами, в сущности говоря, в этой басне мел-
кая драма, как называл иногда Белинский крыловские
басни. Или, если нельзя ближе определить ее психоло-
гический смысл, перед нами настоящее зерно трагедии
«Волк на псарне».
Справедливо говорит Водовозов: «Волк на псарне» —
одна из удивительных басен Крылова. Таких сокровищ
между ними весьма мало. Не греша против истины,
басню «Волк па псарне» можно назвать гениальней-
шим творением словесного искусства; ни один баснопи-
сец — ни наш, ни иноземный — не создал ничего подоб-
ного» (90, с. 129).
Оценка Водовозова совершенно справедлива, вывод
его точен, но если вы поинтересуетесь узнать, что за-
ставляет критика дать такую высокую оценку этой бас-

 
168	Л. С. Выготский. Психология искусства
не,— вы узнаете, что и Водовозов в понимании ее ушел
недалеко от всех прочих критиков. «Если хотите ви-
деть весь глубокий и потрясающий истиною смысл на-
званной басни Крылова, то читайте ее вместе с истори-
ей войны 1812 г.» (90, с. 129).
Этим сказано все. Басню эту издавна толковали и
понимали не иначе, как прилагая к тем историческим
событиям, которые она якобы должна изображать. Рас-
сказывают, что Кутузов сам указал на себя, как на
ловчего, и, снявши шапку, провел рукой по седым воло-
сам, читая слова: «А я, приятель, сед». Волк — это, ко-
нечно, Наполеон, и вся ситуация басни якобы воспро-
изводит то затруднительное положение, в котором очу-
тплся Наполеон после своей победы под Бородином.
Не станем разбираться в сложном и запутанном во-
просе, так ли это или не так, а если так, то в какой мере
верно и точно сказалась зависимость басни от истори-
ческой действительности. Скажем прямо, что историче-
ский повод никогда и ничего не может нам разъяснить
в басне. Басня, возникшая по любому поводу, как и вся-
кое художественное произведение, подчинена своим
собственным законам развития, и эти законы никогда,
конечно, не будут объяснены из простого зеркального
отражения исторической действительности. Этот повод
может служить в лучшем случае отправной точкой для
нашей догадки, он сможет помочь нам развернуть нить
нашего толкования, даже в лучшем случае он только
намек и ничего больше.
Однако воспользуемся этим намеком. Уже самый на-
мек этот, самое сопоставление басни с трагическим по-
ложением победившего Наполеона указывает нам на
серьезный и, главное, двойственный характер, на внут-
ренне противоречивое строение того сюжета, который
лежит в ее основе