удовлетво-
рялся только возможностью его, это был бы пример,
парабола» (150, S. 39).
Суть басни, следовательно, заключается в том, что
она должна быть рассказана как некий частный случаи.
«Басня требует действительного случая, потому что в
действительном случае мы можем лучше и отчетливее
различить причины поступков, потому что действитель-
ность дает более живое доказательство, чем возможное»
(150, S. 43). Необоснованность этого утверждения сама
собой бросается в глаза. Никакой коренной, принци-
пиальной разницы между единичным и всеобщим слу-

 
Анализ эстетической реакции 	147
чаем здесь не оказывается, и мы можем положительна
утверждать, что всякое общее естественнонаучное по-
ложение, рассказанное как басня, может служить пре-
красным материалом для вывода из него известного мо-
рального положения. Еще больше не можем мы понять,
почему басенному рассказу непременно должна принад-
лежать действительность и имеет ли в виду здесь басня
действительность в точном смысле этого слова или же
нет. Напротив того, мы можем легко показать в целом
ряде случаев, что басня намечает как бы свою особую
действительность и часто ссылается на то, что «так рас-
сказывается в басне», и вообще басня описывает дей-
ствительность случая не с большей реалистичностью,
чем рассказ.
Не помню, у какой реки,
Злодеи царства водяного,
Приют имели рыбаки.
И очень часто автор ссылается на такую сказочность
того происшествия, которое он собирается предложить
вниманию читателя. Очень часто он прямо противопо-
ставляет ее действительности:
У сильного всегда бессильный виноват:
Тому в Истории мы тьму примеров слышим.
Но мы Истории не пишем;
А вот о том, как в Баснях говорят...
Здесь прямо история басенная противопоставляется
истории действительной, между тем в рассуждениях Лес-
синга и в рассуждениях Потебни заключена та несом-
ненцая фактическая правда, что в действительности бас-
ня всегда имеет дело именно с единичным случаем и
притом случай этот бывает рассказан как действитель-
ный. Но они оказываются бессильными объяснить причи-
ну этого факта. Стоит только подойти к поэтической бас-
не со всеми присущими ей особенностями искусства, как
и этот элемент или свойство басни станет для нас совер-
шенно непонятным. Возьмем тот самый пример, которым
пользуются и наши авторы. Вот басня, приписываемая
Эзопу: «Говорят, обезьяны рождают по два детеныша;
одного из них мать любит и лелеет, а другого ненавидит;
первого она удушает своими объятиями, так что дожи-
вает до зрелого возраста только нелюбимый». Для того
чтобы эта басня из естественноисторического рассказа

 
148	Л. С. Выготский. Психология искусства
превратилась в басню, необходимо рассказывать ее так:
одна обезьяна родила двух детей, одного из них люби-
ла и т. д. Спрашивается, почему такое превращение сде-
лает басню действительно басенной, что нового прида*
дим мы этой басне при таком ее превращении? С точки
зрения Потебни, «из этого рассказа про обезьяну сле-
дует непосредственно для меня то, что сказанное вооб-
ще про обезьяну должно быть сказано о каждой из них
порознь. Нет никакого импульса, толчка мысли, чтобы
перейти от обезьяны к чему-нибудь другому. А нам в
басне именно это самое и нужно» (92, с. 31).
Между тем эта басня, рассказанная как единичный
случай, естественно обращает нашу мысль на аналогию
с человеческими родителями, которые часто любят сво-
их собственных детей, заласкивая их сверх меры. По
мнению Лессинга, при таком превращении из общего в
единичный рассказ из параболы делается басня.
Рассмотрим, так ли это? Для Лессинга, следователь-
но, это превращение есть только превращение степени
отчетливости и ясности рассказа; для Потебни оно есть
превращение логического порядка. Между тем совер-
шенно очевидно, что в поэтической басне то же само