енника, о
стяжательстве которого мы знаем по обычным расска-
зам о духовенстве, басня ничего не потеряет в опреде-

 
Анализ эстетической реакции	127
ленности своих характеров, но при этом обнаружится,
как показывает Лессинг, вторая причина употребления
животных: именно басня вызовет в нас слишком силь-
ное эмоциональное отношение к рассказу и тем самым
затемнит его истинный смысл. Таким образом, живот-
ные нужны для того, чтобы затемнить эмоцию. Опять
здесь с чрезвычайной резкостью выступает разница меж-
ду поэтической и прозаической басней. Совершенно вер-
но, что оба эти соображения не имеют ничего общего с
задачами поэтической басни. Чтобы это обнаружить,
проще всего остановиться на тех конкретных примерах,
которые приводят и Лессинг и Потебня. Потебня гово-
рит: «Если бы действующие лица басни привлекали к
себе наше внимание и возбуждали бы наше сочувствие
или неудовольствие в той степени, в какой это имеет
место в обширном произведении: в повести, романе, эпи-
ческой поэме, то басня перестала бы достигать своей
цели, перестала бы быть сама собой, то есть быстрым от-
ветом на предложенный вопрос...
Возьмем, например, обширную общеизвестную поэму
«Илиаду», или не самую поэму, а тот крут событий, ко-
торый не весь вошел в нее... В таком виде рассказанный
ряд событий может служить темой для басни, то есть,
понимая ее в обширном смысле, ответом на тему, кото-
рая выражается латинской пословицей: Delirant reges,
plectuntur Achaei», то есть: «Сумасбродствуют цари, а
наказываются ахейцы», или малоросской: «Паны с ку-
буться, а у мужиков чубы трещать».
Но придайте этому ряду событий те подробности, ра-
ди которых эти события привлекательны в самой поэме,
паше внимание будет задерживаться па каждом шагу
мелочными подробностями и другими требующими объ-
яспеппя образами — и басня становится невозможною.
...Басня, ради годности ее для употребления, не
должна останавливаться на характеристике действую-
щих лиц, на подробном изображении действий, сцеп»
(92, с. 22, 24).
Здесь совершенно ясно Потебня показывает, что он
все время говорит о басне как о фабуле всякого произ-
ведения. Если мы из «Илиады» выделим ее прозаиче-
скую часть, тот ход событий, который вошел в эту поэ-
му, и если мы отбросим все то, чем эти события привле-
кательны в поэме, мы получим басню на тему — паны

 
128	Л. С. Выготский. Психология искусства
дерутся, а у мужиков чубы трещат. Иначе говоря, стоит
отнять у поэтического произведения его поэтичность, как
оно превращается в басню. Здесь совершенно ясно про-
водится сплошь и рядом равенство между басней и меж-
ду прозаическим произведением.
Вопрос сам собой здесь несколько раздвигается, и
аргументация переходит от героев к новому элементу
басни, к рассказу. Однако прежде чем перейти к рас-
смотрению этого нового элемента, следует в двух сло-
вах остановиться на той роли, которую употребление
животных играет в басне поэтической, а не прозаиче-
ской.
Совершенно ясно, что тенденция поэта как раз об-
ратна тенденции прозаика. Поэт, как это видно уже из
примера, приведенного Лессингом, заинтересован в том
именно, чтобы привлечь наше внимание к герою, воз-
будив наше сочувствие или неудовольствие, конечно, не
в той степени, как это имеет место в романе или в поэ-
ме, но в зачаточном виде именно те самые чувства, ко-
торые возбуждает роман, поэма и драма.
Мы постараемся показать ниже, что в басне зало-
жено зерно лирики, эпоса и драмы и что герои басни
такие же прототипы всякого героя эпического и драма-
тического, как все другие элементы построения басни.
В самом деле, нам нетрудно разглядеть, что, когда Кры-
лов рассказывает о двух голубках, при выборе своих ге-
роев он именно рассчитывает вызвать наше сочувствие к
несчастьям голубков. А когда он рассказывает о не-
счастье вороны, он хочет вызвать нашу насмешку. Мы
видим, что здесь выбор животных определяется не столь-
ко их характером, сколько топ эмоциональной краской,
которой обладает каждый из них. Таким образом, если
мы приглядимся к любой ба