иносказательность
есть непременная принадлежность поэтического произве-
дения» (92, с. 12). «...Басня есть один из способов по-
знатшя житейских отношений, характера человека, од-
ним словом, всего, что относится к нравственной стороне

 
Анализ эстетической реакция	113
жизни людей» (92, с. 73). Любопытно, что при всем
резком различии, которое подчеркивают сторонники
формальной теории между своими взглядами и взгляда-
ми Потебни, они все же легко соглашаются с формулой
Потебни и, критикуя его во всех остальных областях,
признают его полнейшую правоту в этой области. Уже
это одно делает басню исключительно интересным пред-
метом для формально психологического анализа, как
объект, как будто находящийся на самой границе поэзии
и для одних представляющий прототип всякого поэтиче-
ского произведения, а для других — разительное исклю-
чение из всего царства искусства. «Теория Потебни,—
говорит Шкловский,— меньше всего противоречила са-
ма себе при разборе басни, которая и была исследована
Потебней с его точки зрения до конца. К художествен-
ным, «вещным» произведениям теория не подошла, а по-
тому и книга Потебни не могла быть дописана...» (129,
с. 106). «Система Потебни оказалась состоятельной
только в очень узкой области поэзии: в басне и в посло-
вице. Поэтому эта часть труда Потебни была им разра-
ботана до конца. Басня и пословица оказались действи-
тельно «быстрым ответом на вопрос». Их образы в са-
мом деле оказались «способом мышления». Но понятия
басни и пословицы весьма мало совпадают с понятием
поэзии» (131, с. 5—6). На такой же точке зрения сто-
ит, видимо, и Томашевский: «Басня развилась из аполо-
га — системы доказательств общего положения на при-
мерах (анекдоте или сказке)... Басня, будучи построена
на фабуле, дает повествование как некоторую аллего-
рию, из которой извлекается общий вывод — мораль
басни...» (110, с. 195).
Такое определение возвращает нас назад к Лессии-
гу и даже к теориям еще более архаическим, к опреде-
лениям басни Де-ля-Моттом и другими. Любопытно, что
и теоретическая эстетика смотрит па басню с той же
точки зрения и охотно сопоставляет басню с рекламным
искусством. «К рекламной поэзии,— говорит Гаман,—
нужно отнести все басни, в которых эстетический инте-
рес к захватывающей истории так искусно использован
для морали этой истории; ведению эстетики рекламы
подлежит вообще вся тенденциозная поэзия; сюда от-
носится далее вся область риторики...» (30, с. 80—81).
За теоретиками и философами следуют критики и

 
114	Л. С. Выготский. Психология искусства
широкое общественное мнение, расценивающее басню
весьма низко, как произведение неполноправное в поэ-
зии. Так издавна за Крыловым установилась репутация
моралиста, выразителя идей среднего человека, певца
житейской практичности и здравого смысла. Отсюда
оценка переносится и на самую басню, и многие вслед
за Айхенвальдом полагают, что, начитавшись этих ба-
сен, «можно хорошо приспособить себя к действительно-
сти. Не этому учат великие учителя. Этому учить и во-
обще не приходится... Отсюда басня поневоле мелка...
Басня только приблизительна. Она скользит по поверх-
ности» (6, с. 7). И только Гоголь как-то вскользь и не-
взначай, сам не вполне сознавая, что это означает, об-
молвился о невыразимой духовности басен Крылова, хо-
тя в целом истолковал его в согласии с общим мнением,
как здоровый и крепкий практический ум и пр.
Чрезвычайно поучительно обратиться к теории бас-
ни, которая понимает ее таким образом, и на деле уви-
деть, что же от