одя роль сознания к пулю и утверж-
дая за ним только способность служить слепым орудием
в руках бессознательного. Между тем элементарнейшие
исследования показывают, что и в сознании могут про-
исходить совершенно такие же процессы. Так, экспери-
ментальные исследования Лазурского о влиянии раз-
личного чтения на ход ассоциаций показали, что «уже
тотчас после прочтения рассуждения наступает в уме
распадение прочитанного отрывка, комбинации различ-
ных его частей с находившимся ранее в уме запасом

 
Критика	105
мыслей, понятий и представлений» (66, с. 108). Здесь
мы имеем совершенно аналогичный процесс распадения
и ассоциативного комбинирования прочитанного с преж-
ним душевным запасом. Неучет сознательных моментов
в переживании искусства стирает совершенно грань
между искусством как осмысленной социальной дея-
тельностью и бессмысленным образованием болезнен-
ных симптомов у невротиков пли беспорядочным нагро-
мождением образов во сне.
Легче и проще всего обнаружить все эти коренные
недостатки рассматриваемой теории на тех практиче-
ских применениях психоаналитического метода, которые
сделаны исследователями в иностранной и русской ли-
тературе. Здесь сейчас же открывается необычайная
бедность этого метода и его полная несостоятельность с
точки зрения социальной психологии. В исследовании о
Леонардо да Винчи Фрейд пытается вывести всю его
судьбу и все его творчество из его основных детских
переживаний, относящихся к самым ранним годам его
жизни. Он говорит, что ему хотелось показать, «каким
образом художественная деятельность проистекает из
первоначальных душевных влечений» (118, с. 111).
И когда он заканчивает это исследование, он говорит,
что боится услышать приговор, что он просто написал
психологический роман, и сам должен сознаться, что он
не переоценивает достоверности своих выводов. Для чи-
тателя достоверность эта положительно приближается
к нулю, поскольку от начала и до самого конца ему
приходится иметь дело с догадками, с толкованиями, с
сопоставлениями фактов творчества и фактов биогра-
фии, между которыми прямой связи установить нельзя.
Создается такое впечатление, что психоанализ распола-
гает каким-то каталогом сексуальных символов, что
символы эти всегда — во все века и для всех народов —
остаются одни и те же и что стоит на манер снотолко-
вателя найти соответствующие символы в творчестве
того или другого художника, чтобы по ним восстановить
Эдипов комплекс, страсть к разглядывайте и т. п. По-
лучается дальше впечатление, что каждый человек при-
кован к своему Эдипову комплексу и что в самых слож-
ных и высоких формах нашей деятельности мы вынуж-
дены только вновь и вновь переживать свою инфан-
тильность, и, таким образом, все самое высокое творче-

 
106	Л. С. Выготский. Психология искусства
ство оказывается фиксированным на далеком прошлом.
Человек как бы раб своего раннего детства, он всю
жизнь разрешает и изживает те конфликты, которые
создались в первые месяцы его жизни. Когда Фрейд
утверждает, что у Леонардо «ключ ко всей разнообраз-
ной деятельности духа и неудачливости таился в дет-
ской фантазии о коршуне» (118, с. 118) и что эта фан-
тазия в свою очередь раскрывает в переводе на эроти-
ческий язык символику полового акта,— против такого
упрощенного толкования восстает всякий исследова-
тель, который видит, как мало в творчестве Леонардо
эта история с коршуном способна раскрыть. Правда, и
Фрейд должен признать «известную долю произвольно-
сти, которую психоанализом нельзя раскрыть» (118, с.
116). Но если исключить эту известную долю, вся осталь-
ная жизнь и все остальное творчество окажутся всецело
закабаленными детской половой жизнью. С исчерпываю-
щей ясностью этот недостаток обнаруживается в исследо-
вании о Достоевском Нейфельда: «Как жизнь, так и
творчество Достоевского,— говорит он,— загадочны... Но
волшебный ключ психоанализа раскрывает эти загадки...
Точка зрения психоанализа разъясняет все противоре-
чия и загадки: вечный Эдип жил в этом человеке и соз-
давал