оспоминанье звона.
Для наглядного представления это есть явная бес-
смыслица: «черный лед горит» — это непредставимо для
нашей прозаической мысли, и плох был бы тот читатель,
который стих «Песни песней» — «Твои волосы, как стадо
коз, что сошли с гор Галоада; твои зубы, как стадо овец
остриженных, что вышли из умывальни» — попробовал бы
реализовать в наглядном представлении. С ним случилось
бы то, что в пародийном стихотворении одного из русских
юмористов произошло с мастером, пытавшимся отлить

 
62	Л. С. Выготский. Психология искусства
статую Суламифи с намерением дать наглядную реализа-
цию метафорам «Песни песней»: получилось — «медный
в шесть локтей болван».
Интересно, что в применении к загадке именно такая
удаленность образа от того, что он должен означать, яв-
ляется непременным залогом ее поэтического действия.
Пословица совершенно верно говорит: загадка — разгадка,
а семь верст правды (или неправды). Оба варианта
выражают одну и ту же мысль: что и правды и неправ-
ды между загадкой и разгадкой семь верст. Если мы эти
семь верст уничтожим, весь эффект загадки пропадет.
Так поступали те учителя, которые, желая заменить муд-
реные и трудные народные загадки рациональными и вос-
питывающими детскую мысль, задавали детям пресные
загадки вроде следующих: что такое, что стоит в углу
и чем метут комнату. Ответ: метла. Такая загадка имен-
но в силу того, что она поддается полнейшей наглядной
реализации, лишена всякого поэтического действия.
В. Шкловский совершенно правильно указывает, что от-
ношение образа к означаемому им слову совершенно не
оправдывает закона Потебни, гласящего, что «образ есть
нечто гораздо более простое и ясное, чем объясняемое»,
то есть «так как цель образности есть приближение обра-
за к нашему пониманию и так как без этого образность ли-
шена смысла, то образ должен нам быть более известен,
чем объясняемое им» (91, с. 314). Шкловский говорит:
«Этого «долга» не исполняют тютчевское сравнение зар-
ниц с глухонемыми демонами, гоголевское сравнение неба
с ризами господа и шекспировские сравнения, поражаю-
щие своей натянутостью» (131, с. 5).
Прибавим к этому, что всякая решительно загадка,
как это указано выше, всегда идет от простого к более
сложному, а не наоборот. Когда загадка спрашивает,
что такое: «В мясном горшке железо кипит», и отвечает:
«Удила» — она, конечно, дает образ, поражающий сво-
ей сложностью по сравнению с простой отгадкой. И так
всегда. Когда Гоголь в «Страшной мести» дает знаме-
нитое описание Днепра, он не только не содействует
образному и отчетливо наглядному представлению этой
реки, но создает явно фантастическое представление ка-
кой-то, чудесной реки, нимало не похожей на настоя-
щий Днепр и нимало не реализуемой в наглядных пред-
ставлениях. Когда Гоголь утверждает, что Днепр — нет

 
Критика	63
ему равном реки в мире — в то время как он на деле не
принадлежит к числу величайших рек, или когда он го-
ворит, что «редкая птица долетит до середины Днепра»,
между тем как любая птица перелетит Днепр несколько
раз туда и обратно,— он не только не приводит нас к на-
глядному представлению Днепра, но уводит нас от него
в согласии с общими целями и задачами своей фантасти-
ческой и романтической «Страшной мести». В том сцеп-
лении мыслей, которое составляет эту повесть, Днепр
действительно необыкновенная и фантастическая река.
Этим примером очень часто пользуются школьные
учебники для того, чтобы выяснить отличие поэтическо-
го описания от прозаического, и в полном согласии с
теорией Потебни утверждают, что разница между опи-
санием гоголевским и описанием в учебнике географии
только в том и состоит, что Гоголь дает образное, кар-
тинное, наглядное представление о Днепре, а география —
сухое, точное понятие о нем. Между тем из простейшего
анализа ясно, что и звуковая форма этого ритмического
отрывка и его гиперболическая, немыслим