. Говоря о «темных» книгах, Г. Брандес относит к ним
и «Гамлета»: «Такою книгою является «Гамлет»... Временами в
драме открывается как бы пропасть между оболочкой действия и
его ядром». «Гамлет» остается тайной,— говорит Тен-Бринк,— но
тайной неодолимо привлекательной вследствие вашего сознания,
что это не искусственно придуманная, а имеющая свой источник
в природе вещей тайна». «Но Шекспир создал тайну,— говорит
Дауден,—которая осталась для мысли элементом, навсегда воз-
буждающим ее и никогда неразъяснимым ею вполне. Нельзя по-
этому предполагать, чтобы какая-нибудь идея или магическая
фраза могла разрешить трудности, представляемые драмой, или
вдруг осветить все, что в ней темно. Неясность присуща произве-
дению искусства, которое имеет в виду не какую-нибудь задачу,
но жизнь; а в этой жизни, в этой истории души, которая прохо-
дила по сумрачной границе между ночной тьмой и дневным све-
том, есть... много такого, что ускользает от всякого исследования
и сбивает его с толку». Выписки можно было бы продолжить по-
чти до бесконечности (почти все критики останавливаются на
этом). «Отрицатели» «Гамлета» — Толстой, Вольтер — говорят о
том же: «Ход событий в трагедии «Гамлет» представляет собой
величайшую путаницу» (Вольтер. Предисловие к трагедии «Семи-
рамида»). Рюмелин говорит: «Пьеса в целом не понятна». Но вся
эта критика видит в этой темноте оболочку, придаточное, то, что
составляет трудность, а не кладет ее в основу всей трагедии, что
делается в настоящем этюде. Собственно не понятно, почему, если
«Гамлет» Шекспира есть действительно то, что говорят о нем
критики, он окружен такой таинственностью: такого покрова не
надо ни Гамлету Даудена, ни Брандеса, ни Берне, ни Гете и
проч. и проч. Для их Гамлета темнота есть недостаток; если не в
ней смысл («ночь трагедии»), то она — «путаница» Вольтера и
Толстого.
87* Вячеслав Иванов в прекрасной статье «Шекспир и Сер-
вантес» («Утро России», 1916, 22 апр.) сравнивает время — эпоху
Шекспира и Сервантеса — с предутренним часом: «И оба увидели,
каждый по-своему, как по ложбинам и горным ущельям скользи-
ли и стлались, убегая от солнца, последние тени спугнутой ночи
в саванах мглы... Иррациональное в жизни запечатлели они в утро

* «...Там все мистическое... Там ночная сторона, женская
природа жизни, воспринимающая, рождающая, там мы слышим
веяние созидания».
 
526	Л. С. Выготский. Психология искусства
рационализма, тайну подметили при дневном озарении, разры-
вающем все покровы таинственного, и от этого глубокого отзву-
чия сокровенных сущностей стали их создания глубоки, как сама
жизнь». Удивительные слова о трагедии вообще неизбежно при-
водят Вячеслава Иванова к признанию «слов загадочного принца»
(«порвалась дней связующая ночь») «центральными в его твор-
честве» (Л. Шестов) и даже «многознаменательным и даже все-
объемлющим свидетельством Шекспира о себе самом». «Шекспир
в круге своего творчества решает мировую проблему и провозгла-
шает свой религиозный постулат чисто трагически — выходом в
безумие и признанием иррационального или сверхразумного на-
чала в видимом мироустройстве, никогда не объяснимом до кон-
ца, ибо «много в нем такого», как напоминает Гамлет другу Го-
рацио, «о чем не снилось нашим мудрецам». В изображениях бе-
зумствования Шекспир сообщает нам свои глубочайшие пости-
жения...
Итак, трагическое мироощущение Шекспира проистекало из
узрения при ярком свете наступившего дня двусмысленной сли-
янности постижимого с непостижимым. Из озаренного солнцем
пространства он уследил пути ночных теней, затаившихся в тес-
ницы и пещеры и оттуда высылающих к людям своих призрач-
ных выходцев в решительные и последние мгновения, когда ко-
леблется разум и рассыпается на мертвые звенья живая «связь
времен» (V). К сожалению, Вячеслав Иванов, так удивительно
восчувствовавший трагическое («По звездам»), указавший, что
«математическим пределом этого тяготения ко внутреннему полю-
су трагического является молчание» («Предчувствия и предве-
стия»), изведавший упоение бездн и horror fati*, так прозорливо
отнесший Шекспира к «художникам-облачителям» — «служителям
высших откровений», вместе с Достоевским, в противоположность
«художникам-разоблачителям» (Сервантес, Л. Толстой), не оста-
новился на тайне Гамлета. В 1905 году, тоже к юбилею, написана
им статья «Кризис индивидуализма»: традиция Тургенева — Гам-
лет — эгоист-индивидуалист, Дон-Кихот — соборность, альтруизм,—
усложнение тургеневских терминов и понятий. «Трагедия Гамле-
та изображает непроиз