е, особое отношение создается к жиз-
ни, к законникам, купчим, всем земным делам, малым и
великим, от льстеца придворного и господина, хвалившего
лошадь, череп которого теперь бросает могильщик, до
Александра Македонского, прах которого пошел, может
быть, на замазку стен. Это новое отношение к жизни или,
вернее, состояние души — есть восприятие жизни sub
specie mortis114*, есть скорбное отношение115*. Нельзя,
однако, думать так, что как сцена на кладбище, так и
монолог «Выть или не быть» стоят особняком в трагедии,
вне ее действия, как общие картины настроения Гамлета,
не связанные непосредственно с ходом действия траге-
дии: наоборот, эти сцены получают весь свой смысл, толь-
ко будучи связаны с действием трагедии. Эта скорбь, и
ирония, и безумие, и мистическая жизнь души, и память
об отце, связь с ним душевная — все это не только от-
дельные черты душевной жизни Гамлета, господствующие
и возвышающиеся над его образом в трагедии, но тесней-
шим образом связанные со всем ходом действия пьесы,—
его отражения; это вовсе не «общие места» трагедии —
ее «философия», ее рассуждения — это непосредственно
вытекающие из хода действия трагедии (явления Тени)
факты душевной жизни Гамлета, в свою очередь: непо-
средственно входящие в самый механизм трагедии и не-
посредственно связанные (и потому дающие особое осве-

 
Приложение	423
щение им, особый смысл) с его поступками. Только в
связи с ними становятся понятными эти настроения и
связь внутренней жизни Гамлета (жизни души) с его
внешней (поступки его, this machine...) роль в трагедии,
странная и необычная связь, таящая в себе разгадку
тайны всего механизма трагедии.
VI
Теперь мы переходим к рассмотрению другой стороны
Гамлета — его действования в трагедии или, вернее, его
бездействия, ибо содержание всей почти трагедии, за иск-
лючением незначительной по размерам части последней
сцены, ее. «действие» заключается в «бездействовании» ее
героя 116*.. Этот, вопрос о его безволии надо считать цент-
равным в понимании пьесы, поставить во главу угла при
толковании Гамлета. В этом должен выясниться весьма су-
щественный взгляд на объяснение фабулы, а отсюда — IT
трагедии в ее целом. Вопрос стоит не только о загадоч-
ном бездействии Гамлета, но и о его странном и непонят-
ном действовании (ибо он все же «действует» в пье-
се — пусть странно и непонятно), не только а необъясни-
мом безволии, но и об удивительно направленной воле
его (ибо воля его все же проявляется в трагедии — его
поступки, дела и пр.). Другими словами, вопрос стоит
так: с самого первого акта и до последней сцены пятого
акта Гамлет не действует видимо, то есть не убивает ко-
роля, причем его самообвинения в бездействии подчерки-
вают это и не позволяют считать это бездействие ни вы-
званным техническими только условиями драмы, ни вы-
нужденным: из-за внешних препятствий, которые должен
будто преодолеть он, прежде чем исполнить главное,—
очевидно, это бездействие имеет свой смысл в трагедии,
который нужно уяснить; с другой стороны, Гамлет все
же «действует» в трагедии, проявляет свою волю (пред-
ставление, убийство Полония, Гильденстерна и Розенкран-
ца, короля, Лаэрта), что должно иметь свой смысл в
трагедии. Ясно, что это загадочное бездействие и непо-
нятное действование, необъяснимое безволие и странно
направленная воля (то, что подлежит уяснению здесь)
суть две стороны одного и того же вопроса, два проявле-
ния одной и той же сущности и, в конце концов, это — одно.

 
424	Л. С. Выготский. Психология искусства
Ясно сразу и без всяких слов, что в самом душевном
состоянии Гамлета, как оно обрисовано в предыдущей
главе, уже есть налицо все элементы «безволия», которое
и должно было в трагедии проявиться в бездействии. Че-
ловек, который этого мира не приемлет, стоит у его гра-
ни, разобщен с ним, погружен в скорбь, уединен в послед-
нем одиночестве души, который не хочет жить, которому
жизнь навязана рождением, — не может и желать дейст-
вовать, «волить», проявлять свою волю. Это не вытекает
вовсе одно из другого — безволие из