ыкновенных, земных, по-земному,
цинически понимающих смерть, и человека отмеченного,
который в душе всегда на грани жизни и смерти. Мо-
гильщики всегда на кладбище — среди могил, черепов,
трупов, костей могильщики роют могилу и поют о моло-
дости, старости, смерти — балагурят и острят. Они только
внешне в могиле, они не задумались, не почувствовали
смерти. Несколько простонародно циничные, грустные и
веселые в одно время, песни их и разговоры оттеняют
полную противоположность Гамлета. Эти слова воплоща-
ют их спокойно-равнодушное отношение к смерти, при-
вычпое, как к обыкновенному, к жизненному, к буднич-
ному; в смерти для них нет ничего удивительного, она
для них только неизбежный, неприятный, но привычный
эпизод жизни.
Гамлет.Неужели он не сознает рода своей работы, что поет
за рытьем могилы?
Горацио.Привычка ее упростила.
Гамлет.Это естественно. Рука чувствительна, пока не на-
трудишь.
Гамлет рассматривает черепа. Здесь не рассуждения
главное — Гамлет меньше всего рассуждает, — он ощуща-
ет, чувствует, переживает. Эти черепа политиков, царе-
дворцев, простых людей, законников, составлявших куп-
чие, приобретателей (замечательная черта: как Гамлету
больно говорить с могильщиком, и как могильщик плохо
(понаслышке) относится к Гамлету — так что Гамлета
не только любит народ). Сцена насыщена таким кладби-
щенским настроением Гамлета, что, если только проник-
нуться им, станет невозможно жить — так бесцельно, так
бессмысленно делать что-то во внешнем мире. Здесь в
Гамлете важны не рассуждения, а глубокое ощущение 113*
кладбища и то особое состояние могильной печали, кото-
рой насыщена вся пьеса. «Стоило ли давать этим костям
воспитание, чтобы потом играть ими в бабки? Мои начи-
нают ныть при мысли об этом», — говорит он со сдержан-
ным страданием. Гамлет находится в этом здесь подчерк-
нутом, но чувствующемся тайно (это тайночувствование
Гамлета, то, что мы не знаем прямо чувств и настроений

 
422	Л. С. Выготский. Психология искусства
его, а видим их, как за завесой, есть следствие его каса-
ния иному миру и его «иного бытия» — безумия) во всей
пьесе состоянии той особой скорбной грусти, проистекаю-
щей из того, что он все время на краю жизни, у ее гра-
ни, которое можно назвать состоянием могильной или,
лучше, «порожной» (на пороге) грусти. Череп Йорика
особенно живо это чувство выводит наружу: ему почти
дурно от грусти.
Бедняга Йорик! Я знал его, Горацио. Это был человек бесконеч-
ного остроумия, неистощимый на выдумки. Он тысячу раз таскал
меня на спине. А теперь —это само отвращение, и тошнотой
подступает к горлу. Здесь должны были двигаться губы, которые
я целовал не знаю сколько раз. Где теперь твои каламбуры,
твои смешные выходки, твои куплеты? Где заразительное весе-
лье, охватывавшее всех за столом? Ничего в запасе, чтоб позубо-
скалить над собственной беззубостью? Полное расслабление? Ну-
ка, ступай в будуар великосветской женщины и скажи ей, ка-
кою она сделается когда-нибудь, несмотря на румяна в дюйм
толщиною. Попробуй рассмешить ее этим предсказанием.
После этого нов