ли Геркулеса».
Гамлет. Впрочем, это неудивительно. Например, сейчас дядя
мой — датский король, и те самые, которые строили ему рожи
при жизни моего отца, дают по двадцать, сорок, пятьдесят и по
сто дукатов за его мелкое изображения. Черт возьми, тут что-то
сверхъестественное, если бы только философия могла бы до это-
го докопаться.
Он действительно не любит человека: «Use every man
after his desert, who should escape whipping?» * Ему
близки актеры, он любит актеров, играющих царей,
странствующих рыцарей, вздыхающих любовников. Его
призрачному уму близка их призрачность, их представ-
ляемость, что они на грани двух миров — действи-
тельности и вымысла. Ему близка символика сцены, им-
пульсы актера... Скорбь постоянно удерживает его на гра-
ни жизни, и вечно он не знает — быть или не быть?
Быть или не быть, вот в чем вопрос;
Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними? Умереть. Забыться.
И знать, что этим обрываешь цепь
* Если каждому воздать по заслугам —кто избежит кнута?
14*
 
420	Л. С. Выготский. Психология искусства
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть... И видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет
Несчастьям нашим жизнь на столько лет.
А то кто снес бы униженья века,
Неправду угнетателя, вельмож,
Заносчивость, отринутое чувство,
Нескорый суд и более всего
Насмешки недостойных над достойным,
Когда так просто сводит все концы
Удар кинжала? Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один
Не возвращался, не склоняла воли
Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремиться?
Так малодушничает наша мысль,
И вянет, как цветок, решимость наша
В бесплодье умственного тупика.
Так погибают замыслы с размахом,
Вначале обещавшие успех,
От долгих отлагательств (III, 1).
Вот удивительное сплетение земного и потусторонне-
го в Гамлете112* — та грань, по которой он идет все вре-
мя, грань жизни и смерти. В этом трагедия: Гамлет хотел
бы избавиться от жизни, навязанной ему рождением, он
не хочет нести бремя жизни, кряхтя и потея; но безвест-
ная страна смущает его волю, загробная тайна связывает
его. В душе он всегда самоубийца, но что-то связывает его
руку. Вопрос, что благороднее,— не отвечен, но Гамлет
остается нести «бремя жизни». Этот монолог лучше всего
рисует его постоянное состояние на грани, на пороге, на
кладбище. В этом смысле понятно его центральное зна-
чение в пьесе. Мысль о самоубийстве, скрытая, подавлен-
ная, проходит через всю трагедию — самоубийство —
смерть Офелии, желание Горацио. Но только немного раз
прорывается наружу. Еще раньше Гамлет сказал: «...если
бы господь не запретил самоубийства...» Теперь его свя-
зывает уже «страна безвестная». Гамлет точно всегда на
кладбище. Поэтому эта сцена в смысле душевных пере-
живаний Гамлета непосредственно примыкает к моноло-
гу. Эта сцена вообще глубоко знаменательная и симво-
лическая. Но для состояния Гамлета она так же характер-

 
Приложение	421
на, как грань, точно так же, как и монолог, как и сцена
с актерами, — там грань тоже, только иная. Здесь состоя-
ние души Гамлета оттеняется светом, отбрасываемым
на него могильщиками. Гамлет и могильщики — два раз-
ряда людей, простых, о