..
А я? Кто я. беднейшая из женщин,
С недавним медом клятв его в душе.
Теперь, когда могучий этот разум,
Как колокол надбитый, дребезжит,
А юношеский облик бесподобный
Изборожден безумьем? Боже мой!
Куда все скрылось? Что передо мной? (III, 1).
Значит, «безумие» есть, и самое «притворство» есть толь-
ко следствие, особое выражение этого нового состояния
души Гамлета. Это «безумие», которое так нащупывают
все — приблизительными и разными словами, — совсем
особое состояние души Гамлета после второго рождения.

 
Приложение	415
Вопрос о безумии Гамлета есть вопрос о его состоянии
после «рождения», только определив его, можно понять
смысл его безумия. Этот вопрос о безумии Гамлета, так
и неразрешаемый пьесой до конца (притворяется ли Гам-
лет, прикидывается ли сумасшедшим или он действитель-
но безумен? С одной стороны, явные указания на при-
творство, с другой — не менее явные следы подлинного
безумия), показывает или, вернее, отражает в себе, за-
ключает в себе всю двойственность трагедии: так и нельзя
различить до конца ее, что Гамлет сам делает и что с
ним делается, он ли играет безумием или оно им. Точно
то же и с вопросом о его безволии (оба эти вопроса и со-
ставляют всю тему этой главы). Основной факт, опреде-
ливший и то и другое,— есть второе рождение Гамлета.
Гамлет — расколотый, раздвоенный, отданный двум ми-
рам, живущий двумя жизнями, все время помнящий о
Тени — отдан и иному сознанию. Его вещая, предчувст-
вующая, видящая насквозь скрытое душа — жилица двух
миров, его полное скорбной тревоги сердце бьет-
ся на пороге двойного бытия 109. Он живет двумя жизня-
ми, потому что живет в двух мирах одновременно. Поэто-
му он постоянно у самой грани этой жизни, у самого ее
предела, на ее пороге, у ее последней черты. Поэтому его
бытие — его болезненный и страстный день, его проро-
чески неясный, как откровение духов, сон — не нормаль-
ное, не обычное состояние. Он, точно лунатик. Его созна-
ние поэтому тоже двойное. Двум существованиям в двух
мирах соответствует и двойное сознание — дневное и ноч-
ное, сознательное и связанное, разумение и «безумие»,
рассудочное и сверхчувственное, мистическое. Его созна-
ние тоже поэтому у самого предела, у самой грани обыч-
ного: его бытие на пороге двух миров — его сознание на
пороге сна и бдения, разумения и безумия — между ними.
Это иное бытие, которое нельзя назвать именем. Это вто-
рое, ночное сознание не имеет выражения, оно проходит
и движется в молчании, только отражаясь и проецируясь
в болезненном и страстном дне, врываясь в дневное со-
знание и производя впечатление — отражаясь в нем без-
умием110*. Вот почему мы все время стоим перед Гамле-
том, как перед завесой, скрывающей его истинные чувст-
ва, настроения, переживания, видя только их странную и
непонятную проекцию в «безумии». Здесь обо всем прихо-
дится догадываться, здесь ничто не дано прямо. Его раз-

 
416	Л. С. Выготский. Психология искусства
говоры со всеми двусмысленны всегда, точно он затаил
что-то и говорит не то; его монологи не составляют ни
начала, ни конца его переживания, не дают им полного
выражения, а суть только отрывки — всегда неожиданные,
где ткань завесы истончается, но и только. И только вся
неожиданность их, их место в трагедии всегда вскрывают
хоть немного те глубины молчания Гамлета, в которых
совершается все и которые поэтому пр