й ро-
ман возьмите и найдете верный ее портрет. Так вполне
подчеркнуто, что здесь взят характер, как бы предназ-
наченный для того, чтобы служить героиней романа. Так
же точно и о Ленском говорится все время, что он был
рожден для любви, но Ленский убит на дуэли, и чита-
тель как будто видит совершенно явную парадоксаль-
ность, на которой построен роман. Он ожидает, что ис-
тинная драма любви разыгрывается там, где героиня
есть воплощенная героиня романа, где герой тоже пред-
назначен для того, чтобы сыграть роль Ромео, что вы-
стрел, разорвавший эту любовь, окажется драматиче-
ским, но все ожидания читателя обмануты. Пушкин
строит свой роман, преодолевая естественные свойства
материала, и обращает в пошлость любовь Ольги и
Ленского (знаменитое рассуждение о том уделе, кото-
рый ждал Ленского,— «в деревне, счастлив и рогат, но-
сил бы стеганый халат»), а истинная гроза разрешается
там, где мы меньше всего ее ждали, где она казалась
нам невозможной. Стоит взглянуть на роман, чтобы уви-
деть, что весь он построен на невозможности: полное со-
ответствие первой и второй части при совершенно проти-
воположном смысле выражает это до конца ясно: пись-
мо Татьяны — письмо Онегина; объяснение в беседке —
объяснение у Татьяны, и читатель, обманутый этим, не

 
Психология искусства	285
замечает даже, до чего переменились коренным образом
и герой и героиня, и что Онегин в конце не только со-
вершенно не тот, что в начале романа, но явно ему про-
тивоположен, как действие в конце противоположно дей-
ствию в начале.
Характер героя динамически изменился, так же как
изменилось течение самого романа, и, что самое важное,
именно это изменение характера оказалось одним из
важнейших средств для развертывания действия. Чита-
тель все время подготовлялся к той мысли, что Онегин
никак не может стать героем трагической любви, и имен-
но его опустошает эта любовь. В этом смысле очень пра-
вильно один из исследователей сравнивает произведение
искусства с двумя системами воздушных кораблей. Он
говорит, что есть двоякого рода произведения искусства,
как есть двоякого рода летательные машины — тяжелее
и легче воздуха. Аэростат подымается потому, что он
легче воздуха, и, в сущности говоря, не представляет
победы над стихией, потому что он просто плывет по
воздуху, а не преодолевает его, его тянет кверху, а не
сам он идет; напротив того, аэроплан, машина тяжелее
воздуха, каждую минуту своего подъема падает, встре-
чает сопротивление воздуха, преодолевает его, оттал-
кивается от него и подымается именно в силу того, что
падает. Вот такую машину тяжелее воздуха напоминает
настоящее произведение искусства. Оно избирает в ка-
честве своего материала всегда материю тяжелее воз-
духа, то есть нечто такое, что с самого начала в силу
своих свойств как будто бы противоречит полету и не
дает ему развиваться. Это свойство, эта тяжесть мате-
риала все время противодействует полету, все время
тянет вниз, и только из преодоления этого противодей-
ствия возникает настоящий полет.
То же самое видим мы в «Евгении Онегине». До чего
плоско и просто было бы его построение, если бы в
положении Онегина оказался человек, о котором мы
бы с самого начала знали, что он обречен на несчаст-
ную любовь,— в лучшем случае это могло бы сделаться
сюжетом сентиментальной повести. Но когда трагиче-
ская любовь постигает Онегина, когда мы воочию ви-
дим преодоление материала тяжелее воздуха, тогда мы
испытываем настоящую радость полета — того подъема,
который дает катарсис искусства.
 
286	Л. С. Выготский. Психология искусства
Если в эпосе мы имеем дело с динамическим героем,
то это еще в большей мере оправдывается на драме, ко-
торая вообще представляет из себя наиболее трудный
для понимания вид искусства благодаря одной своей
особенности. Эта особенность состоит в том, что драма
обычно в качестве своего материала избирает борьбу,
и та борьба, которая заключена уже в главном мате-
риале, несколько затемняет ту борьбу худо