роятное, потому что невероятна сама по себе тра-
гедия Гамлета так, как она построена Шекспиром; но
вся задача трагедии, как и искусства, заключается в
том, чтобы заставить лас пережить невероятное, для
того чтобы какую-то необычайную операцию проделать
над нашими чувствами. И для этого поэты пользуются
двумя интересными приемами: во-первых,— это громо-

 
Анализ эстетической реакции	237
отводы бессмыслицы, как мы называем все эти ирра-
циональные части «Гамлета». Действие развивается с
окончательной невероятностью, оно грозит показаться
нам нелепым, внутренние противоречия сгущаются до
крайности, расхождение двух линий достигает своего
апогея, кажется, вот-вот они разорвутся, оставят одна
другую, и действие трагедии треснет и вся она раско-
лется,— и в эти самые опасные минуты вдруг действие
сгущается и совершенно откровенно переходит в безум-
ный бред, в повторное сумасшествие, в напыщенную
декламацию, в цинизм, в открытое шутовство. Рядом с
этим откровенным безумием невероятность пьесы, про-
тивопоставленная ему, начинает казаться правдоподоб-
ной и действительной. Безумие введено в таком обиль-
ном количестве в эту пьесу для того, чтобы спасти ее
смысл. Бессмыслица отводится, как по громоотводу60,
всякий раз, когда она грозит разорвать действие, и
разрешает катастрофу, которая каждую минуту долж-
на возникнуть. Другой прием, которым пользуется
Шекспир для того, чтобы заставить нас вложить свои
чувства в невероятную трагедию, сводятся к следую-
щему: Шекспир допускает как бы условность в квадра-
те, вводит сцену па сцене, заставляет своих героев про-
тивопоставлять себя актерам, одно и то же событие дает
дважды, сперва как действительное, затем как разыгран-
ное актерами, раздваивает свое действие и его фиктивной,
вымышленной частью, второй условностью, затушевывает
и скрывает невероятность первого плана.
Возьмем простейший пример. Актер декламирует свой
патетический монолог о Пирре, актер плачет, но Гамлет
сейчас же в монологе подчеркивает, что это только сле-
зы актера, что он плачет из-за Гекубы, до которой ему
нет никакого дела, что эти слезы и страсти только фик-
тивные. И когда он противополагает этой фиктивной
страсти актера свою страсть, она кажется нам уже не
фиктивной, а настоящей, и мы с необыкновенной силой
переносимся в нее. Или так же точно применен тот же
прием раздвоения действия и введения в пего действия
фиктивного в знаменитой сцене с «мышеловкой». Король
и королева на сцене изображают фиктивную картину
убийства мужа, а король и королева — зрители приходят
от этого фиктивного изображения в ужас. И это раздво-
ение двух планов, противоположение актеров и зрителей

 
238	Л. С. Выготский. Психология искусства
заставляет нас с необычайной серьезностью и силой по-
чувствовать смущение короля, как действительное. Не-
вероятность, лежащая в основе трагедии, спасена, потому
что она обставлена с двух сторон надежными стражами:
с одной стороны, громоотвод откровенного бреда, рядом
с которым трагедия получает видимый смысл; с другой
стороны, громоотвод откровенной фиктивности, лицедей-
ства, второй условности, рядом с которой первый план ка-
жется настоящим. Это напоминает то, как если бы на
картине находилось изображение другой картины. Но не
только это противоречие заложено в основе нашей тра-
гедии, в ней лежит и другое, не менее важное для ее
художественного эффекта. Это второе противоречие за-
ключается в том, что выбранные Шекспиром действую-
щие лица как-то не соответствуют тому ходу действий,
который он наметил, и Шекспир своей пьесой дает на-
глядное опровержение того общего предрассудка, будто
характеры действующих лиц должны определять собой
действия и поступки героев. Но казалось бы, что, если
Шекспир хочет изобразить , убийство, которое никак не
может состояться, он должен поступ