будь другой
сюжетный смысл?
И его очень нетрудно найти. Припомним, какое зна-
чение имеет вся катастрофа: мы приходим к конечной
точке трагедии — к убийству короля, которого мы ожи-
дали все время, начиная с первого акта, но мы приходим
к этой точке совершенно другим путем: она возникает
как следствие совершенно нового фабульного ряда, и,
когда мы попадаем в эту точку, мы не осознаем сразу,
что это та именно точка и есть, к которой все время
устремлялась трагедия.
Таким образом, для нас делается совершенно ясно,
что в этой точке сходятся два все время расходившихся
на наших глазах ряда, две линии действия и, конечно,
этим двум различным линиям соответствует и раздвоен-
ное убийство, которое как бы заканчивает одну и дру-
гую линию. И сейчас же опять поэт начинает маскиро-
вать это короткое замыкание двух токов в катастрофе,
и в коротком послесловии трагедии, когда Горацио, по
обычаю шекспировских героев, пересказывает кратко все
содержание пьесы, он опять затушевывает это убийство
короля и говорит:
Я всенародно расскажу про все
Случившееся. Расскажу о страшных
Кровавых и безжалостных делах,
Превратностях, убийствах по ошибке,
Наказанном двуличье и к концу —
О кознях пред развязкой, погубивших
Виновников.

 
234	Л. С. Выготский. Психология искусства
И в этой общей куче смертей и кровавых дел опять
расплывается и тонет катастрофическая точка трагедии.
В этой же сцене катастрофы мы совершенно ясно ви-
дим, какой огромной силы достигает художественная
формовка сюжета и какие эффекты извлекает из нее
Шекспир. Если вглядеться в порядок этих смертей, мы
увидим, насколько Шекспир изменяет их естественный
порядок исключительно для того, чтобы превратить их
в художественный ряд. Смерти слагаются в мелодию,
как звуки, на деле король умирает до Гамлета, а в сю-
жете еще мы ничего не слышали о смерти короля, но
уже знаем, что Гамлет умер и что в нем нет жизни на
полчаса, Гамлет переживает всех, хотя мы знаем о том,
что он умер, и хотя он ранен всех раньше. Все эти пере-
группировки основных событий вызваны только одним
требованием — требованием нужного психологического
эффекта. Когда мы узнаем о смерти Гамлета, мы окон-
чательно теряем всякую надежду на то, что трагедия
когда-нибудь достигнет той точки, куда она стремится.
Нам кажется, что конец трагедии принял как раз про-
тивоположное направление, и как раз в ту минуту, когда
мы меньше всего ожидаем этого, когда это кажется нам
невозможным, тогда именно это и свершается. И Гамлет
в своих последних словах прямо указывает на какой-то
тайный смысл во всех этих событиях, когда он закап-
чивает просьбой к Горацио пересказать, как все это
было, чем все это было вызвано, просит его передать
внешний очерк событий, который сохраняет и зритель, и
заканчивает: «Дальнейшее — молчанье». И для зрителя
действительно остальное совершается в молчании, в том
недосказанном в трагедии остатке, который возникает из
этой удивительно построенной пьесы. Новые исследова-
тели охотно подчеркивают чисто внешнюю сложность
этой пьесы, которая ускользала от прежних авторов.
«Здесь мы видим несколько параллельных фабульных
цепей: историю убийства отца Гамлета и месть Гамле-
та, историю смерти Полония и месть Лаэрта, историю
Офелии, историю Фортинбраса, развитие эпизодов с ак-
терами, с поездкой Гамлета в Англию. На протяжении
трагедии место действия меняется двадцать раз. В пре-
делах каждой сцены мы видим быстрые смены тем, пер-
сонажей. Изобилует игровой элемент... Мы имеем много

 
Анализ эстетической реакции	235
разговоров не на тему интриги... вообще развитие эпизо-
дов, перебивающих действие...» (110, с. 182).
Однако легко видеть, что дело здесь вовсе не в те-
матической пестроте, как полагает автор, что перебива-
ющие эпизоды очень тесно связаны с основной интри-
гой — и эпизод с актерами, и разговоры могильщиков,
которые в шуточном плане опять рассказывают о смер-
ти Офелии, и убийство Полония, и все остальное. Сюжет
трагедии раск