торой говорил Дарвин и которая движет эволю¬цию, - это в первую очередь 
конкуренция между ближайшими родственниками. То, что заставляет вид, каков он 
сегодня, исчезнуть - или превращает его в другой вид, - это какое-нибудь 
удачное "изобретение", выпавшее на долю одного или нескольких собратьев по виду 
в результате совершенно случай¬ного выигрыша в вечной лотерее Изменчивости. 
Потомки этих счастливцев, как уже говорилось, очень скоро вытеснят всех 
остальных, так что вид бу¬дет состоять только из особей, обладающих новым 
"изобретением". 
Конечно же, бывают враждебные столкновения и между разными видами. Филин по 
ночам убивает и пожирает даже хорошо вооруженных хищных птиц, хотя они 
наверняка очень серьезно сопротивляются. Со своей стороны - ес¬ли они встречают 
большую сову средь бела дня, то нападают на нее, преис¬полненные ненависти. 
Почти каждое хоть сколь-нибудь вооруженное живот¬ное, начиная с мелких грызунов,
 яростно сражается, если у него нет воз¬можности бежать. Кроме этих особых 
случаев межвидовой борьбы существуют и другие, менее специфические. Две птицы 
разных видов могут подраться из-за дупла, пригодного под гнездо; любые два 
животных, примерно равные по силе, могут схватиться из-за пищи и т.д. Здесь 
необходимо сказать кое-что о случаях межвидовой борьбы, иллюстрированных 
примерами ниже, чтобы подчеркнуть их своеобразие и отграничить от внутривидовой 
агрес¬сии, которая собственно и является предметом нашей книги.
Функция сохранения вида гораздо яснее при любых межвидовых столкнове¬ниях, 
нежели в случае внутривидовой борьбы. Взаимное влияние хищника и жертвы дает 
замечательные образцы того, как отбор заставляет одного из них 
приспосабливаться к развитию другого. Быстрота преследуемых копытных 
культивирует мощную прыгучесть и страшно вооруженные лапы крупных кошек, а те - 
в свою очередь - развивают у жертвы все более тонкое чутье и все более быстрый 
бег. Впечатляющий пример такого эволюционного соревнования между наступательным 
и оборонительным оружием дает хорошо прослеженная палеонтологически 
специализация зубов травоядных млекопитающих - зубы становились все крепче - и 
параллельное развитие пищевых растений, кото¬рые по возможности защищались от 
съедения отложением кремневых кислот и другими мерами. Но такого рода "борьба" 
между поедающим и поедаемым ни¬когда не приводит к полному уничтожению жертвы 
хищником; между ними всегда устанавливается некое равновесие, которое - если 
говорить о виде в целом - выгодно для обоих. Последние львы подохли бы от 
голода гораздо раньше, чем убили бы последнюю пару антилоп или зебр, способную 
к про¬должению рода. Так же, как - в переводе на человеческикоммерческий язык
- китобойный флот обанкротился бы задолго до исчезновения последних ки¬тов. Кто 
непосредственно угрожает существованию вида - это не "пожира¬тель", а 
конкурент; именно он и только он. Когда в давние времена в Австралии появились 
динго - поначалу домашние собаки, завезенные туда людьми и одичавшие там, - они 
не истребили ни одного вида из тех, что служили добычей, зато под корень извели 
крупных сумчатых хищников, кото¬рые охотились на тех же животных, что и они. 
Местные хищники, сумчатый волк и сумчатый дьявол, были значительно сильнее 
динго, но в охотничьем искусстве эти древние, сравнительно глупые и 
медлительные звери уступали "современным" млекопитающим.
Динго настолько уменьшили поголовье добычи, что охотничьи методы их конкурентов 
больше "не окупались", так что теперь они обитают лишь на Тасмании, куда динго 
не добрались.
Впрочем, с другой стороны, столкновение между хищником и добычей во¬обще не 
является борьбой в подлинном смысле этого слова. Конечно же, удар лапы, которым 
лев сбивает свою добычу, формой движения подобен то¬му, каким он бьет соперника,
 - охотничье ружье тоже похоже на армейский карабин, - однако внутренние истоки 
поведения охотника и бойца совершен¬но различны. Когда лев убивает буйвола, 
этот буйвол вызывает в нем не больше агрессивности, чем во мне аппетитный индюк,
 висящий в кладовке, на которого я смотрю с таким же удовольствием. Различие 
внутренних по¬буждений ясно видно уже по выразительным движениям. Если собака 
гонит зайца, то у нее бывает точно такое же напряженно-радостное выражение, с 
каким она приветствует хозяина или предвкушает что-нибудь приятное. И по 
львиной морде в драматический момент прыжка можно вполне отчетливо ви¬деть, как 
это зафиксировано на многих отличных фотографиях, что он вовсе не зол. Рычание, 
прижатые уши и другие выразительные движения, связанные с боевым поведением, 
можно видеть у охотящихся хищников только тогда, когда они всерьез боятся своей 
вооруженной добычи, но и в этом случае лишь в виде намека.
Ближе к подлинной агрессии, чем нападение охотника на добычу, инте¬ресный 
обратный случай "контратаки" добычи против хищника. Особенно это касается 
стадных животных, которые всем скопом нападают на хищника, сто¬ит лишь им его 
заметить; потому в английском языке это явление называет¬ся "мобинг".
В обиходном немецком соответствующего слова нет, но в старом охот¬ничьем 
жаргоне есть такое выражение - вороны или другие птицы "травят" филина, кошку 
или другого ночного хищника, если он попадется им на глаза при свете дня. Если 
сказать, что стадо коров "затравило" таксу - этим можно шокировать даже 
приверженцев святого Хуберта; однако, как мы вско¬ре увидим, здесь и в самом 
деле идет речь о совершенно аналогичных явле¬ниях.
Нападение на хищника-пожирателя имеет очевидный смысл для сохранения вида. Даже 
когда нападающий мал и безоружен, он причиняет объекту напа¬дения весьма 
чувствительные неприятности. Все хищники, охотящиеся в оди¬ночку, могут 
рассчитывать на успех лишь в том случае, если их нападение внезапно. Когда 
лисицу сопровождает по лесу кричащая сойка, когда вслед за кобчиком летит целая 
стая предупреждающе щебечущих трясогузок - охота у них бывает основательно 
подпорчена. С помощью травли многие птицы от¬гоняют обнаруженную днем сову так 
далеко, что на следующий вечер ночной хищник охотится гд