ченого 
наивысшую ценность представляет познание, он видит наихудшее из всех зол во 
всем, что препятствует расширению познания. По¬этому мне лично злой шепот 
агрессивного инстинкта рекомендовал бы видеть воплощение враждебного начала в 
пренебрежении к естественно-научному исследованию, особенно у противников 
эволюционной теории. И если бы я ничего не знал о физиологии воодушевления - не 
знал бы, что оно "требует своего" как рефлекс, - я мог бы начать религиозную 
войну со своими оппо¬нентами. Так что какая бы то ни было персонификация зла 
недопустима. Од¬нако и без нее воодушевление, объединяющее отдельные группы, 
может по¬вести к вражде между ними - в том случае, если каждая из них выступает 
за свой, четко очерченный идеал и только с ним себя идентифицирует (я 
употребляю здесь это слово в обычном, не психоаналитическом смысле). Я. Холло с 
полным основанием указывал, что в наше время национальные иден¬тификации очень 
опасны именно потому, что имеют такие четкие границы. Человек может чувствовать 
себя "настоящим американцем" в противополож¬ность "русскому" - и наоборот. Если 
человеку знакомо множество ценностей и, воодушевляясь ими, он чувствует себя 
заодно со всеми людьми, которых так же, как и его, воодушевляет музыка, поэзия, 
красота природы, наука и многое другое, - он может реагировать незаторможенной 
боевой реакцией только на тех, кто не принимает участия ни в одной из этих 
групп. Зна¬чит, нужно увеличивать количество таких возможностей идентификации, 
а для этого есть только один путь - улучшение общего образования молодежи. 
Исполненное любви отношение к человеческим ценностям невозможно без обу¬чения и 
воспитания в школе и в родительском доме. Только они делают че¬ловека человеком,
 и не без оснований определенный вид образования назы¬вается гуманитарным: 
спасение могут принести ценности, которые кажутся далекими от борьбы и от 
политики как небо от земли.
При этом не необходимо, может быть даже и нежелательно, чтобы люди разных 
обществ, наций и партий воспитывались в стремлении к одним и тем же идеалам. 
Даже незначительное совпадение взглядов на то, что именно является 
вдохновляющими ценностями, достойными защиты, может уменьшить национальную 
вражду и принести согласие.
Эти ценности в отдельных случаях могут быть весьма специфическими. Я, например, 
уверен, что те люди по обе стороны великого занавеса, которые посвятили свою 
жизнь великому делу покорения космоса, испытывают друг к другу лишь глубочайшее 
уважение. Здесь каждая из сторон, конечно же, согласится, что и другая борется 
за подлинные ценности. В этом плане космические полеты приносят великую пользу.
Существуют однако два дела - еще более значительных и в подлинном смысле 
общечеловеческих, - которые объединяют прежде разобщенные или да¬же враждебные 
партии или народы общим воодушевлением ради одних и тех же целей. Это - 
искусство и наука. Ценность их неоспорима; и даже самые от¬чаянные демагоги ни 
разу еще не посмели объявить никчемным или "выродив¬шимся" все искусство тех 
партий или народов, против которых они натрав¬ливали своих адептов. Кроме того, 
музыка и изобразительное искусство не знают языковых барьеров - и уже потому 
призваны говорить людям с одной стороны занавеса, что служители добра и красоты 
живут и по другую его сторону. И как раз для выполнения этой задачи искусство 
должно оста¬ваться аполитичным. Вполне оправданно безграничное отвращение, 
которое вызывает у нас тенденциозное искусство, подчиненное политике.
Наука, так же как и искусство, представляет собой неоспоримую и 
са¬мостоятельную ценность, независимую от партийной принадлежности тех лю¬дей, 
которые ею занимаются. В отличие от искусства, она не является не¬посредственно 
общедоступной и поэтому поначалу может связывать мостами общего воодушевления 
лишь нескольких человек; но зато их - очень прочно. Об относительной ценности 
произведений искусства можно иметь разные мне¬ния, хотя и здесь подлинные 
ценности отличимы от ложных. В естественных науках эти слова имеют более узкий 
смысл: здесь подлинность или ложность высказывания определяются не мнением 
отдельных личностей, а результатами дальнейших исследований. 
На первый взгляд кажется безнадежным воодушевить широкие массы совре¬менных 
людей абстрактной ценностью научной истины. Кажется, что это по¬нятие слишком 
далеко от жизни, слишком бескровно, чтобы успешно конкури¬ровать с той 
бутафорией воображаемой угрозы собственному сообществу и воображаемого врага, 
которая всегда была в руках изощренных демагогов удобным ключом для 
высвобождения массового энтузиазма. Однако при бли¬жайшем рассмотрении можно 
усомниться в этой пессимистической мысли. В противоположность той бутафории, 
истина - не фикция. Наука - это ведь не что иное, как применение здравого 
человеческого разума; и далекой от жизни ее никак не назовешь. Гораздо легче 
говорить правду, чем ткать па¬утину лжи, которая бы не разоблачила себя своей 
противоречивостью. "Ведь правда, разум, здравый смысл - видны без всяких 
ухищрений".
Больше любых других достижений культуры научная истина является кол¬лективной 
собственностью всего человечества. Она является таковой пото¬му, что не создана 
человеческим мозгом, как искусство или философия (хо¬тя философия - это тоже 
"поэзия", в высочайшем и благороднейшем смысле греческого слова поiеГ'у, 
"творить, создавать"). Научная истина - это нечто такое, что человеческий мозг 
не сотворил, но отвоевал у окружающей внесубъективной действительности. 
Поскольку эта действительность для всех людей одна и та же, то и в научных 
исследованиях - со всех сторон любых политических занавесов - всегда, с 
надежным соответствием, обнару¬живается одно и то же. Если исследователь хоть 
чуточку сфальсифицирует результаты в плане своих политических убеждений, - это 
может быть сдела¬но бессознательно и с совершенно чистой совестью, - 
дейс