ествует между человеком с 
компенсированной сердечной недостаточностью и больным, страдающим 
"некомпенсированным пороком", сердце которого при возрастающей мышечной 
нагрузке уже не в состоянии справиться с недоста¬точным закрыванием клапана или 
с его сужением. Это сравнение оправдыва¬ется и тем, что компенсация требует 
затрат энергии.
Такая точка зрения на ответственную мораль может разрешить противоре¬чие в 
Кантовой концепции морали, которое поразило уже Фридриха Шиллера. Он говорил, 
что Гердер - это "одухотвореннейший из всех кантианцев"; восставал против 
отрицания какой-либо ценности естественных наклонностей в этике Канта и 
издевался над ней в
замечательной эпиграмме: "Я с радостью служу другу, но, к несчастью, делаю это 
по склонности, потому меня часто гложет мысль, что я не добро¬детелен!" Однако 
мы не только служим своему другу по собственной склон¬ности, мы еще и оцениваем 
его дружеские поступки с точки зрения того, в самом ли деле теплая естественная 
склонность побудила его к такому пове¬дению! Если бы мы были до конца 
последовательными кантианцами, то должны были бы поступать наоборот - и ценить, 
прежде всего, такого человека, который по натуре совершенно нас не переносит, 
но которого "ответствен¬ный вопрос к себе", вопреки его сердечной склонности, 
заставляет вести себя прилично по отношению к нам. Однако в действительности мы 
относимся к таким благодетелям в лучшем случае с весьма прохладным вниманием, а 
любим только того, кто относится к нам по-дружески потому, что это дос¬тавляет 
ему радость, и если делает что-то для нас, то не считает, будто совершил нечто, 
достойное благодарности.
Когда мой незабвенный учитель Фердинанд Хохштеттер в возрасте 71 года читал 
свою прощальную лекцию, тогдашний ректор Венского университета сердечно 
благодарил его за долгую и плодотворную работу. На эту благо¬дарность 
Хохштеттер дал ответ, в котором сконцентрирован весь парадокс ценности - или ее 
отсутствия - естественных наклонностей. Он сказал так: "Вы здесь благодарите 
меня за то, за что я не заслуживаю ни малейшей благодарности. Надо благодарить 
моих родителей, моих предков, которые дали мне в наследство именно такие, а не 
другие наклонности.
Но если вы спросите меня, чем я занимался всю жизнь и в науке, и в преподавании,
 то я должен честно ответить: я, собственно, всегда делал то, что доставляло 
мне наибольшее удовольствие!" Какое замечательное возражение! Этот великий 
натуралист, который - я это знаю совершенно точно - никогда не читал Канта, 
принимает здесь именно его точку зрения по поводу ценностной индифферентности 
естественных наклонностей; но в то же время примером своей ценнейшей жизни и 
работы приводит Кантово учение о ценностях к еще более полному абсурду, нежели 
Шиллер в своей эпиграм¬ме. И выходом из этого противоречия становится очень 
простое решение ка¬жущейся проблемы, если признать ответственную мораль 
компенсационным ме¬ханизмом и не отрицать ценности естественных наклонностей.
Если приходится оценивать поступки какого-то человека, в том числе и 
собственные, то - очевидно - они оцениваются тем выше, чем меньше 
соот¬ветствовали простым и естественным наклонностям. Однако если нужно 
оце¬нить самого человека - например, при выборе друзей, - с той же 
очевид¬ностью предпочтение отдается тому, чье дружеское расположение 
определя¬ется вовсе не разумными соображениями - как бы высокоморальны они ни 
бы¬ли, - а исключительно чувством теплой естественной склонности.
Когда мы подобным образом используем для оценки человеческих поступ¬ков и самих 
людей совершенно разные критерии - это не только не пара¬докс, но проявление 
простого здравого смысла.
Кто ведет себя социально уже по естественной склонности, тому в обыч¬ных 
обстоятельствах почти не нужны механизмы компенсации, а в случае нужды он 
обладает мощными моральными резервами. Кто уже в повседневных условиях вынужден 
тратить все сдерживающие силы своей моральной от¬ветственности, чтобы держаться 
на уровне требований культурного общест¬ва, - тот, естественно, гораздо раньше 
ломается при возрастании нагруз¬ки. Энергетическая сторона нашего сравнения с 
пороком сердца и здесь подходит очень точно, поскольку возрастание нагрузки, 
при которой соци¬альное поведение людей становится "некомпенсированным", может 
быть самой различной природы, но так или иначе "истощает силы". Мораль легче 
всего отказывает не под влиянием одиночного, резкого и чрезмерного испытания; 
легче всего это происходит под воздействием истощающего, долговременного 
нервного перенапряжения, какого бы рода оно ни было. Заботы, нужда, го¬лод, 
страх, переутомление, крушение надежд и т.д. - все это действует одинаково. Кто 
имел возможность наблюдать множество людей в условиях та¬кого рода - на войне 
или в заключении, - тот знает, насколько непредви¬денно и внезапно наступает 
моральная декомпенсация. Люди, на которых, казалось, можно положиться как на 
каменную гору, неожиданно ломаются; а в других, не вызывавших особого доверия, 
открываются просто-таки неис¬черпаемые источники сил, и они одним лишь своим 
примером помогают бес¬численному множеству остальных сохранить моральную 
стойкость. Однако пе¬режившие нечто подобное знают и то, что сила доброй воли и 
ее устойчи¬вость - две независимые переменные. Осознав это, основательно 
учишься не чувствовать себя выше того, кто сломался раньше, чем ты сам. 
Наилучший и благороднейший в конце концов доходит до такой точки, что больше не 
мо¬жет:" Эли. Эли, ламма ассахфани?" В соответствии с этикой Канта, только 
внутренний закон человеческого разума сам по себе порождает категоричес¬кий 
императив в качестве ответа на "ответственный вопрос к себе". Канто¬вы понятия 
"разум, рассудок" и "ум, интеллект" отнюдь не идентичны. Для него само собой 
разумеется, что разумное создание просто не может хотеть причинить вред другому,