кие-то подавляющие сильные факторы, 
способные полностью вырывать управление у человеческого разума и, кроме того, 
совершенно не способные учиться на опыте. Как ска¬зал Гегель, уроки истории 
учат нас, что народы и правительства ничему не учатся у истории и не извлекают 
из нее никаких уроков.
Все эти поразительные противоречия находят естественное объяснение и полностью 
поддаются классификаци, если заставить себя осознать, что со¬циальное поведение 
людей диктуется отнюдь не только разумом и культурной традицией, но по-прежнему 
подчиняется еще и тем закономерностям, которые присущи любому филогенетически 
возникшему поведению; а эти закономернос¬ти мы достаточно хорошо узнали, изучая 
поведение животных.
Предположим теперь, что наш наблюдатель-инопланетянин - это опытный этолог, 
досконально знающий все, что кратко изложено в предыдущих гла¬вах. Тогда он 
должен сделать неизбежный вывод, что с человеческим об¬ществом дело обстоит 
почти так же, как с обществом крыс, которые так же социальны и миролюбивы 
внутри замкнутого клана, но сущие дьяволы по от¬ношению к сородичу, не 
принадлежащему к их собственной партии. Если бы наш наблюдатель на Марсе узнал 
еще и о демографическом взрыве, о том, что оружие становится все ужаснее, а 
человечество разделилось на нес¬колько политических лагерей, - он оценил бы 
наше будущее не более опти¬мистично, чем будущее нескольких враждебных крысиных 
стай на почти опус¬тошенном корабле. Притом этот прогноз был бы еще слишком 
хорош, так как о крысах можно предсказать, что после Великого Истребления их 
останется достаточно, чтобы сохранить вид; в отношении людей, если будет 
использо¬вана водородная бомба, это весьма проблематично. 
В символе Древа Познания заключена глубокая истина.
Знание, выросшее из абстрактного мышления, изгнало человека из рая, в котором 
он, бездумно следуя своим инстинктам, мог делать все, чего ему хотелось. 
Происходящее из этого мышления вопрошающее экспериментирование с окружающим 
миром подарило человеку его первые орудия:
огонь и камень, зажатый в руке. И он сразу же употребил их для того, чтобы 
убивать и жарить своих собратьев. Это доказывают находки на стоян¬ках 
синантропа: возле самых первых следов использования огня лежат разд¬робленные и 
отчетливо обожженные человеческие кости. Абстрактное мышле¬ние дало человеку 
господство над всем вневидовым окружением и тем самым спустило с цепи 
внутривидовой отбор; а мы уже знаем, к чему это обычно приводит. В "послужной 
список" такого отбора нужно, наверно, занести и ту гипертрофированную 
агрессивность, от которой мы страдаем и сегодня. Дав человеку словесный язык, 
абстрактное мышление одарило его возмож¬ностью передачи над-индивидуального 
опыта, возможностью культурного раз¬вития; но это повлекло за собой настолько 
резкие изменения в условиях его жизни, что приспособительная способность его 
инстинктов потерпела крах.
Можно подумать, что каждый дар, достающийся человеку от его мышления, в 
принципе должен быть оплачен какой-то опасной бедой, которая неизбежно идет 
следом.
На наше счастье, это не так, потому что из абстрактного мышления вы¬растает и 
та разумная ответственность человека, на которой только и ос¬нована надежда 
управиться с постоянно растущими опасностями.
Чтобы придать какую-то обозримость моему представлению о современном 
биологическом состоянии человечества, я хочу рассмотреть отдельные угро¬жающие 
ему опасности в той же последовательности, в какой они перечисле¬ны выше, а 
затем перейти к обсуждению ответственной морали, ее функций и пределов ее 
действенности.
В главе о моралеподобном поведении мы уже слышали о тех тормозящих механизмах, 
которые сдерживают агрессию у различных общественных живот¬ных и предотвращают 
ранение или смерть сородича. Как там сказано, ес¬тественно, что эти механизмы 
наиболее важны и потому наиболее развиты у тех животных, которые в состоянии 
легко убить существо примерно своего размера. Ворон может выбить другому глаз 
одним ударом клюва, волк может однимединственньш укусом вспороть другому 
яремную вену. Если бы надежные запреты не предотвращали этого - давно не стало 
бы ни воронов, ни вол¬ков. Голубь, заяц и даже шимпанзе не в состоянии убить 
себе подобного одним-единственным ударом или укусом. К тому же добавляется 
способность к бегству, развитая у таких не слишком вооруженных существ 
настолько, что позволяет им уходить даже от "профессиональных" хищников, 
которые в преследовании и в убийстве более сильны, чем любой, даже самый 
быстрый и сильный сородич. Поэтому на свободной охотничьей тропе обычно не 
бывает, чтобы такое животное могло серьезно повредить себе подобного; и 
соот¬ветственно нет селекционного давления, которое бы вырабатывало запреты 
убийства. Если тот, кто держит животных, к своей беде и к беде своих пи¬томцев, 
не принимает всерьез внутривидовую борьбу совершенно "безобидных тварей" - он 
убеждается, что таких запретов действительно не существует. В неестественных 
условиях неволи, где побежденный не может спастись бегством, постоянно 
происходит одно и то же: победитель старательно до¬бивает его - медленно и 
ужасно. В моей книге "Кольцо царя Соломона" в главе "Мораль и оружие" описано, 
как горлица - символ всего самого мир¬ного, - не имеющая этих запретов, может 
замучить до смерти своего собра¬та.
Легко себе представить, что произошло бы, если бы игра природы одари¬ла 
какого-нибудь голубя вороньим клювом.
Положение такого выродка, наверно, было бы совершенно аналогично по¬ложению 
человека, который только что обнаружил возможность использовать острый камень в 
качестве оружия. Поневоле содрогнешься при мысли о су¬ществе, возбудимом, как 
шимпанзе, с такими же внезапными вспышками ярос¬ти - и с камнем, зажатым в руке.

Общерас