еть; у каждого взгляд беспокойно блуждает вокруг, 
колдовски притягива¬ется к объекту его любви и ненависти - и отскакивает, как 
отдергивается палец от раскаленного металла.
А в добавление к тому оба беспрерывно через что-то перепрыгивают, оп¬равляют 
оперение, трясут клювом нечто несуществующее и т.д. Просто уйти они тоже не в 
состоянии, ибо все, что может выглядеть бегством, запреще¬но древним заветом: 
"сохранять лицо" любой ценой. Поневоле становится жалко их обоих; чувствуется, 
что ситуация чрезвычайно болезненная. Исс¬ледователь, занятый проблемами 
внутривидовой агрессии, много бы дал за возможность посредством точного 
количественного анализа мотиваций уста¬новить пропорциональные соотношения, в 
которых первичная агрессия и ав¬тономное, обособившееся побуждение к 
триумфальному крику взаимодействуют друг с другом в различных частных случаях 
такой церемонии. По-видимому, мы постепенно приближаемся к решению этой задачи, 
но рассмотрение соот¬ветствующих исследований здесь увело бы нас слишком далеко.

Вместо того мы хотели бы еще раз окинуть взглядом все то, что узнали из данной 
главы об агрессии и о своеобразных механизмах торможения, ко¬торые не только 
исключают какую бы то ни было борьбу между совершенно определенными индивидами, 
постоянно связанными друг с другом, но и соз¬дают между ними особого рода союз. 
С примером такого союза мы подробнее познакомились на триумфальном крике гусей. 
Затем мы хотим исследовать отношения между союзом такого рода и другими 
механизмами социальной сов¬местной жизни, которые я описал в предыдущих главах. 
Когда я сейчас пе¬речитываю ради этого соответствующие главы, меня охватывает 
чувство бес¬силия: я сознаю, что мне не удалось воздать должное величию и 
важности эволюционных процессов, о которых - мне кажется - я знаю, как они 
проис¬ходили, и которые я решился описать. Надо полагать, более или менее 
ода¬ренный речью ученый, который всю свою жизнь занимался какой-то материей, 
должен бы быть в состоянии изложить результаты трудов своих таким обра¬зом, 
чтобы передать слушателю или читателю не только то, что он знает, но и то, что 
он при этом чувствует. Мне остается лишь надеяться, что чувство, которое я не 
сумел выразить в словах, повеет на читателя из краткого изложения фактов, когда 
я воспользуюсь здесь подобающим мне средством краткого научного резюме.
Как мы знаем из 8-й главы, существуют животные, которые полностью ли¬шены 
внутривидовой агрессии и всю жизнь держатся в прочно связанных ста¬ях. Можно 
было бы думать, что этим созданиям предначертано развитие пос¬тоянной дружбы и 
братского единения отдельных особей; но как раз у таких мирных стадных животных 
ничего подобного не бывает никогда, их объедине¬ние всегда совершенно анонимно. 
Личные узы, персональную дружбу мы нахо¬дим только у животных с высокоразвитой 
внутривидовой агрессией, причем эти узы тем прочнее, чем агрессивнее 
соответствующий вид. Едва ли есть рыбы агрессивнее цихлид и птицы агрессивнее 
гусей. Общеизвестно, что волк - самое агрессивное животное из всех 
млекопитающих ("bestia senza pace" у Данте); он же - самый верный из всех 
друзей. Если животное в за¬висимости от времени года попеременно становится то 
территориальным и агрессивным, то неагрессивным и общительным, - любая 
возможная для него персональная связь ограничена периодом агрессивности.
Персональные узы возникли в ходе великого становления, вне всяких сомнений, в 
тот момент, когда у агрессивных животных появилась необходи¬мость в совместной 
деятельности двух или более особей ради какой-то за¬дачи сохранения вида; 
вероятно, главным образом ради заботы о потомстве. Несомненно, что личные узы и 
любовь во многих случаях возникли из внут¬ривидовой агрессии, в известных 
случаях это происходило путем ритуализа¬ции переориентированного нападения или 
угрозы. Поскольку возникшие таким образом ритуалы связаны лично с партнером, и 
поскольку в дальнейшем, превратившись в самостоятельные инстинктивные действия, 
они становятся потребностью, - они превращают в насущную потребность и 
постоянное при¬сутствие партнера, а его самого - в "животное, эквивалентное 
дому".
Внутривидовая агрессия на миллионы лет старше личной дружбы и любви. За время 
долгих эпох в истории Земли наверняка появлялись животные, иск¬лючительно 
свирепые и агрессивные. Почти все рептилии, каких мы знаем сегодня, именно 
таковы, и трудно предположить, что в древности это было иначе. Однако личные 
узы мы знаем только у костистых рыб, у птиц и у млекопитающих, т.е. у групп, ни 
одна их которых не известна до позднего мезозоя. Так что внутривидовой агрессии 
без ее контр-партнера, без люб¬ви, бывает сколько угодно; но любви без агрессии 
не бывает.
Ненависть, уродливую младшую сестру любви, необходимо четко отделять от 
внутривидовой агрессии. В отличие от обычной агрессии она бывает нап¬равлена на 
индивида, в точности как и любовь, и по-видимому любовь явля¬ется предпосылкой 
ее появления: по-настоящему ненавидеть можно, наверно, лишь то, что когда-то 
любил, и все еще любишь, хоть и отрицаешь это.
Пожалуй, излишне указывать на аналогии между описанным выше соци¬альным 
поведением некоторых животных - прежде всего диких гусей - и че¬ловека. Все 
прописные истины наших пословиц кажутся в той же мере подхо¬дящими и для этих 
птиц. Будучи эволюционистами и дарвинистами с колыбе¬ли, мы можем и должны 
извлечь из этого важные выводы. Прежде всего мы знаем, что самыми последними 
общими предками птиц и млекопитающих были примитивные рептилии позднего девона 
и начала каменноугольного периода, которые наверняка не обладали высокоразвитой 
общественной жизнью и вряд ли были умнее лягушек. Отсюда следует, что подобия 
социального поведения у серых гусей и у человека не могут быть унаследованы об 
общих предков; они не "гомологичны", а возникли - это не подлежит сомнению - за 
счет так называемого конвергентного приспособления. И так же несомненно, что их 
существование