ессивностью, чем наши дружелюбные серые. Так же и их 
триумфальный крик, который в этом отноше¬нии примитивнее у белых гусей, чем у 
их серых родственников. Таким обра¬зом, в описанном ненормальном случае смогло 
возникнуть поведение, кото¬рое в механике побуждений полностью соответствовало 
исходному переориен¬тированному нападению, нацеленному мимо партнера, какое мы 
уже видели у цихлид. Здесь хорошо применимо Фрейдово понятие регрессии.
Несколько иной процесс регрессии может внести определенные изменения и в 
триумфальный крик серых гусей, а именно - в его вторую, неагрессив¬ную фазу; и 
в этих изменениях отчетливо проявляется изначальное участие агрессивного 
инстинкта. Это в высшей степени драматичное событие может произойти лишь в том 
случае, если два сильных гусака вступают в союз триумфального крика, как 
описано выше. Мы уже говорили, что даже самая боеспособная гусыня уступает в 
борьбе самому слабому гусаку, так что ни одна нормальная пара гусей не может 
выстоять против двух таких друзей, и потому они стоят в иерархии гусиной 
колонии очень высоко. С возрастом и с долгой привычкой к этому высокому рангу у 
них растет "самоуверен¬ность", т.е. уверенность в победе, а вместе с тем и 
агрессивность. Од¬новременно интенсивность триумфального крика растет и вместе 
со степенью знакомства партнеров, т.е. с продолжительностью их союза. При этих 
обс¬тоятельствах вполне понятно, что церемония единства такой пары гусаков 
приобретает степень интенсивности, которая у разнополой пары не достига¬ется 
никогда. Уже неоднократно упоминавшихся Макса и Копфшлица, которые "женаты" вот 
уже девять лет, я узнаю издали по сумашедшей восторженности их триумфального 
крика.
Так вот, иногда бывает, что триумфальный крик таких гусаков выходит из всяких 
рамок, доходит до экстаза, - и тут происходит нечто весьма примечательное и 
жуткое.
Крики становятся все громче, сдавленнее и быстрее, шеи вытягиваются все более 
горизонтально и тем самым теряют характерное для церемонии поднятое положение, 
а угол, на который отклоняется переориентированное движение от направления на 
партнера, становится все меньше. Иными слова¬ми, ритуализованная церемония при 
чрезмерном нарастании ее интенсивности утрачивает те двигательные признаки, 
которые отличают ее от неритуализо¬ванного прототипа. Таким образом происходит 
настоящая Фрейдова регрес¬сия: церемония возвращается к эволюционно более 
раннему, первоначальному состоянию. Впервые такую "разритуализацию" обнаружил И.
 Николаи на сне¬гирях. Церемония приветствия у самочек этих птиц, как и 
триумфальный крик у гусей, возникла за счет ритуализации из исходных угрожающих 
жес¬тов. Если усилить сексуальные побуждения самки снегиря долгим одиночест¬вом,
 а затем поместить ее вместе с самцом, то она преследует его жестами 
приветствия, которые принимают агрессивный характер тем отчетливее, чем сильнее 
напряжение полового инстинкта.
У пары гусаков возбуждение такой экстатической любви-ненависти может на любом 
уровне остановиться и вновь затихнуть; затем развивается хотя еще и крайне 
возбужденный, однако нормальный триумфальный крик, заверша¬ющийся тихим и 
нежным гоготаньем, даже если их жесты только что угрожаю¬ще приближались к 
проявлениям яростной агрессивности. Даже если видишь такое впервые, ничего не 
зная о только что описанных процессах, - наблю¬дая подобные проявления 
чрезмерно пылкой любви, испытываешь какое-то неприятное чувство.
Невольно приходят на ум выражения типа "Так тебя люблю, что съел  бы"
- и вспоминается старая мудрость, которую так часто подчеркивал Фрейд, что 
именно обиходная речь обладает надежным и верным чутьем к глубочай¬шим 
психологическим взаимосвязям.
Однако в единичных случаях - за десять лет наблюдений у нас в прото¬колах всего 
три таких - разритуализация, дошедшая до наивысшего экстаза, не поворачивает 
вспять; и тогда происходит событие, непоправимое и вле¬кущее чрезвычайно 
тяжелые последствия для дальнейшей жизни участников: угрожающие и боевые позы 
обоих гусаков приобретают все более чистую фор¬му, возбуждение доходит до точки 
кипения, - и прежние друзья внезапно хватают друг друга "за воротник" и 
ороговелым сгибом крыла обрушивают град ударов, грохот которых разносится по 
округе. Такую смертельно серьезную схватку слышно буквально за километр. 
Обычная драка двух гуса¬ков, которая разгорается из-за соперничества по поводу 
самки или места под гнездо, редко длится больше нескольких секунд, а больше 
минуты - ни¬когда. В одной их трех схваток между бывшими партнерами по 
триумфальному крику мы запротоколировали продолжительность боя в четверть часа, 
после чего бросились к ним встревоженные шумом сражения. Ужасающая, 
ожесточен¬ная ярость таких схваток лишь в малой степени объясняется, пожалуй, 
тем обстоятельством, что противники слишком хорошо знакомы и потому испыты¬вают 
друг перед другом меньше страха, чем перед чужаком. Чрезвычайная ожесточенность 
супружеских ссор тоже черпается не только из этого источ¬ника. Мне кажется, что,
 скорее, в каждой настоящей любви спрятан такой заряд латентной агрессии, 
замаскированной узами партнеров, что при раз¬рыве этих уз возникает тот 
отвратительный феномен, который мы называем ненавистью. Нет любви без агрессии, 
но нет и ненависти без любви! 
Победитель никогда не преследует побежденного, и мы ни разу не виде¬ли, чтобы 
между ними возникла вторая схватка. Наоборот, в дальнейшем эти гусаки намеренно 
избегают друг друга; если гуси большим стадом пасутся на болотистом лугу за 
оградой, они всегда находятся в диаметрально про¬тивоположных точках. Если они 
случайно - когда не заметят друг друга вовремя - или в нашем эксперименте 
оказываются рядом, то демонстрируют, пожалуй, самое достопримечательное 
поведение, какое мне приходилось ви¬деть у животных; трудно решиться описать 
его, рискуя попасть под подоз¬рение в необузданной фантазии. Гусаки - 
смущаются\ В подлинном смысле этого слова! Они не в состоянии друг друга видеть,
 друг на друга посмот¬