растил, в протоколе значится, что она более четырех лет в 
неизменной любви своей ходила следом за счастливым в браке гусаком. Она всегда 
"как бы случайно" скромно присутствовала на расстоянии нес¬кольких метров от 
его семьи. И ежегодно доказывала верность своему воз¬любленному 
неоплодотворенной кладкой.
Верность в отношении триумфального крика и сексуальная верность свое¬образно 
коррелируются, хотя и по-разному у самок и у самцов. В идеальном нормальном 
случае, когда все ладится и не возникает никаких помех, - т.е. когда пара 
здоровых, темпераментных серых гусей влюбляется друг в друга по первой своей 
весне, и ни один из них не теряется, не попадает в зубы к лисе, не погибает от 
глистов, не сбивается ветром в телеграфные провода и т.д., - оба гуся, скорее 
всего, будут всю жизнь верны друг другу как в триумфальном крике, так и в 
половой связи. Если судьба раз¬рушает узы первой любви, то и гусак, и гусыня 
могут вступить в новый со¬юз триумфального крика, - тем легче, чем раньше 
случилась беда, - хотя при этом заметно нарушается моногамность половой 
активности, причем у гусака сильнее, чем у гусыни. Такой самец вполне нормально 
празднует триумфы со своей супругой, честно стоит на страже у гнезда, защищает 
свою семью так же отважно, как и любой другой; короче говоря, он во всех 
отношениях образцовый отец семейства - только при случае топчет других гусынь. 
В особенности он предрасположен к этому греху в тех случаях, когда его самки 
нет поблизости; например, он ще-то вдали от гнезда, а она сидит на яйцах. Но 
если его "любовница" приближается к выводку или к центру их гнездового участка, 
гусак очень часто нападает на нее и гонит прочь. Зрители, склонные 
очеловечивать поведение животных, в таких слу¬чаях обвиняют гусака в стремлении 
сохранить его "связь" в тайне от суп¬руги, - что, разумеется, означает 
чрезвычайное преувеличение его умственных способностей.
В действительности, возле семьи или гнезда он реагирует на чужую гу¬сыню так же,
 как на любого гуся, не принадлежащего к их группе; в то время как на 
нейтральной территории отсутствует реакция защиты се¬мейства, которая мешала бы 
ему видеть в ней самку. Чужая самка является лишь партнершей в половом акте; 
гусак не проявляет никакой склонности задерживаться возле нее, ходить с ней 
вместе и уж тем более защищать ее или ее гнездо. Если появляется потомство, то 
выращивать своих внебрачных детей ей приходится самой.
"Любовница", со своей стороны, старается осторожно и "как бы случай¬но" быть 
поближе к своему другу. Он ее не любит, но она его - да, т.е. она с готовностью 
приняла бы его предложение триумфального крика, если бы он такое сделал. У 
самок серых гусей готовность к половому акту го¬раздо сильнее связана с 
влюбленностью, чем у самцов; иными словами, из¬вестная диссоциация между узами 
любви и сексуальным влечением у гусей тоже легче и чаще проявлетя среди мужчин, 
чем среди женщин. И войти в новую связь, если порвалась прежняя, гусыне тоже 
гораздо труднее, чем гусаку. Прежде всего это относится к ее первому вдовству.
Чем чаще она становится вдовой или партнер ее покидает - тем легче ей 
становится найти нового; впрочем, тем слабее бывают, как правило, новые узы. 
Поведение многократно вдовевшей или "разводившейся" гусыни весьма далеко от 
типичного. Сексуально более активная, менее заторможенная чо¬порностью, чем 
молодая самка, - одинаково готовая вступить и в новый со¬юз триумфального крика,
 и в новую половую связь, - такая гусыня стано¬вится прототипом "роковой 
женщины". Она прямо-таки провоцирует серьезное сватовство молодого гусака, 
который был бы готов к пожизненному союзу, но через короткое время повергает 
своего избранника в горе, бросая его ради нового возлюбленного.
Биография самой старой нашей серой гусыни Ады - чудесный пример всего 
сказанного, ее история закончилась поздней "великой страстью" и счастли¬вым 
браком, но это довольно редкий случай. Протокол Ады читается, как захватывающий 
роман, - но ему место не в этой книге.
Чем дольше прожила пара в счастливом супружестве и чем ближе подходи¬ло их 
бракосочетание к очерченному выше идеальному случаю, тем труднее бывает, как 
правило, овдовевшему супругу вступить в новый союз триум¬фального крика. Самке, 
как мы уже говорили, еще труднее, чем самцу. Хейнрот описывает случаи, когда 
овдовевшие гусыни до конца жизни остава¬лись одинокими и сексуально пассивными. 
У гусаков мы ничего подобного не наблюдали:
даже поздно овдовевшие сохраняли траур не больше года, а затем начи¬нали 
вступать в систематические половые связи, что в конечном итоге окольным путем 
приводило все к тем же узам триумфального крика. Из только что описанных правил 
существует масса исключений. Например, мы видели, как одна гусыня, долго 
прожившая в безукоризненном браке, тотчас же после потери супруга вступила в 
новый, во всех отношениях полноценный брак. Наше объяснение, что, мол, в 
прежнем супружестве что-то все-таки было, вероятно, не в порядке, уж очень 
похоже на "домогательство первоп¬ричин" ("petitio principii") Подобные 
исключения настолько редки, что мне, пожалуй, лучше было бы вообще о них 
промолчать, чтобы не портить правильное впечатление о прочности и постоянстве, 
которые характеризуют узы триумфального крика не только в идеализированном 
"нормальном" слу¬чае, но и в статистическом среднем из всех наблюдавшихся 
случаев.
Если воспользоваться каламбуром, то триумфальный крик - это лейтмотив среди 
всех мотиваций, определяющих повседневную жизнь диких гусей. Он постоянно 
звучит едва заметным призвуком в обычном голосовом контакте, - в том гоготанье, 
которое Зелма Лагерлеф удивительно верно перевела сло¬вами: "Здесь я, ты где?" 
- несколько усиливаясь при недружелюбной встре¬че двух семей и полностью 
исчезая лишь при кормежке на пастбище, а осо¬бенно - при тревоге, при общем 
бегстве или при перелетах крупных стай на большие расстояния. Однако едва лишь 
проходит такое волнение, временно подавляющее триумфальный крик, как у гусей 
тотчас же вырывается - в оп¬редленной степени как симптом контраста - быстр