|
между триумфальным криком и сексуальностью, т.е. собственно инстинктом
копуляции, не так легко понять. Во всяком случае, эта связь слаба, и все
непосредственно половое играет в жизни диких гусей сугубо подчиненную роль. Что
объединяет пару гусей на всю жизнь - это трицм¬фальный крик, а не половые
отношения супругов. Наличие прочных уз триум¬фального крика между двумя
индивидами "прокладывает путь", т.е. до ка¬кой-то степени способствует
появлению половой связи. Если два гуся - это могут быть и два гусака - очень
долго связаны союзом этой церемонии, то в конце концов они, как правило,
пробуют совокупляться. Напротив, поло¬вые связи, которые часто возникают уже у
годовалых птиц, - задолго до наступления половой зрелости, - по-видимому никак
не благоприятствуют развитию уз триумфального крика. Если две молодые птицы
многократно со¬вокупляются, из этого нельзя делать каких-либо выводов о
возникновении будущей пары.
Напротив, достаточно лишь самого малого намека на предложение триум¬фального
крика со стороны молодого гусака, - если только он находит от¬вет у самки, -
чтобы со значительной вероятностью предсказать, что из этих двух сложится
прочная пара. Эти нежные отношения, в которых сексу¬альные реакции вообще не
играют никакой роли, к концу лета или к началу осени кажутся уже совершенно
исчезнувшими; однако, когда по второй весне своей жизни молодые гуси начинают
серьезное ухаживание - они порази¬тельно часто находят свою прошлогоднюю первую
любовь. Слабая и в некото¬ром смысле односторонняя связь, существующая между
триумфальным криком и копуляцией у гусей, в значительной степени аналогична той,
какая бывает и у людей, - связи между влюбленностью и грубо-сексуальными
реакциями.
"Чистая" любовь через нежность ведет к физическому сближению, которое при этом
отнюдь не рассматривается как нечто существенное в данной свя¬зи; в то же время,
возбуждающие ситуации и партнеры, вызывающие сильней¬шее сексуальное влечение,
далеко не всегда приводят к пылкой влюбленнос¬ти. У серых гусей эти две
функциональные сферы могут быть так же оторва¬ны и независимы одна от другой,
как и у людей, хотя, разумеется, "в нор¬мальном случае", для выполнения своей
задачи по сохранению вида, они должны совпадать и относиться к одному и тому же
индивиду.
Понятие "нормального" является одним из самых труднеопределимых во всей
биологии; но в то же время, к сожалению, оно столь же необходимо, как и
обратное ему понятие патологического. Мой друг Бернхард Холлман, когда ему
попадалось что-нибудь особенно причудливое или необъяснимое в строении или
поведении какого-либо животного, обычно задавал наивный с виду вопрос:
"Конструктор этого хотел?" И в самом деле, единственная возможность определить
"нормальную" структуру или функцию состоит в том, что мы утверждаем: они
являются как раз такими, какие под давлением от¬бора должны были развиться
именно в данной форме - и ни в какой иной - ради выполнения задачи сохранения
вида, К несчастью, это определение ос¬тавляет в стороне все то, что развилось
именно так, а не иначе, по чис¬той случайности - но вовсе не должно подпадать
под определение ненор¬мального, патологического. Однако мы понимаем под
"нормальным" отнюдь не какое-то среднее, полученное из всех наблюдавшихся
случаев; скорее это выработанный эволюционный тип, который - по понятным
причинам - в чистом виде осуществляется крайне редко или вообще никогда. Тем не
менее, эта сугубо идеальная конструкция нам необходима, чтобы было с чем
сравнивать реальные случаи. В учебнике зоологии поневоле приходится описывать -
в качестве представителя вида - какого-то совершенного, идеального мо¬тылька;
мотылька, который именно в этой форме не встречается нигде и ни¬когда, потому
что все экземпляры, какие можно найти в коллекциях, отли¬чаются от него, каждый
чем-то своим. Точно так же мы не можем обойтись без "идеальной" конструкции
нормального поведения серых гусей или како¬го-либо другого вида животных;
такого поведения, которое осуществлялось бы без влияния каких-либо помех и
которое встречается не чаще, чем бе¬зупречный тип мотылька. Люди, одаренные
хорошей способностью к образному восприятию, видят идеальный тип структуры или.
поведения совершенно не¬посредственно, т.е. они в состоянии вычленить сущность
типичного из фона случайных мелких несообразностей. Когда мой учитель Оскар
Хейнрот в сво¬ей, ставшей классической, работе о семействе утиных (1910) описал
пожиз¬ненную и безусловную супружескую верность серых гусей в качестве "нор¬мы",
- он совершенно правильно абстрагировал свободный от нарушений иде¬альный тип;
хотя он и не мог наблюдать его в действительности уже пото¬му, что гуси живут
иногда более полувека, а их супружеская жизнь всего на два года короче. Тем не
менее его высказывание верно, и определенный им тип настолько же необходим для
описания и анализа поведения, нас¬колько бесполезна была бы средняя норма,
выведенная из множества единич¬ных случаев. Когда я недавно, уже работая над
этой главой, просматривал вместе с Хельгой Фишер все ее гусиные протоколы, то -
несмотря на все вышеуказанные соображения - был как-то разочарован тем, что
описанный моим учителем нормальный случай абсолютной "верности до гроба" среди
ве¬ликого множества наших гусей оказался сравнительно редок. Возмутившись моим
разочарованием, Хельга сказала бессмертные слова:
"Чего ты от них хочешь? Ведь гуси тоже всего лишь люди!" У диких гу¬сей, в том
числе - это доказано - и у живущих на воле, бывают очень су¬щественные
отклонения от нормы брачного и социального поведения. Одно из них, очень частое,
особенно интересно потому, что у гусей оно порази¬тельным образом способствует,
а не вредит сохранению вида, хотя у людей во многих культурах сурово
осуждается; я имею в виду связь между двумя мужчинами. Ни во внешнем облике, ни
в определении обоих полов у гусей нет резких, качественных различий.
Единственный ритуал при образовании пары, - так н
|
|