триумфальному крику гусей - путем 
ри¬туализации переориентированной угрозы. При взгляде на обращенный мимо 
собеседника дружелюбный оскал учтивого японца появляется искушение 
пред¬положить, что это именно так.
За такое предположение говорит и то, что при очень интенсивном, даже пылком 
приветствии двух друзей их улыбки внезапно переходят в громкий смех, который 
каждому из них кажется слишком не соответствующим его чувствам, когда при 
встрече после долгой разлуки он неожиданно прорыва¬ется откуда-то из 
вегетативных глубин. Объективный наблюдатель просто обязан уподобить поведение 
таких людей гусиному триумфальному крику.
Во многих отношениях аналогичны и ситуации, вызывающие смех. Если несколько 
простодушных людей, - скажем, маленьких детей, - вместе высме¬ивают кого-то 
другого или других, не принадлежащих к их группе, то в этой реакции, как и в 
других переориентированных жестах умиротворения, содержится изрядная доля 
агрессии, направленной наружу, на не-чле¬на-группы. И смех, который обычно 
очень трудно понять, - возникающий при внезапной разрядке какой-либо 
конфликтной ситуации, - тоже имеет анало¬гии в жестах умиротворения и 
приветствия многих животных. Собаки, гуси и, вероятно, многие другие животные 
разражаются бурными приветствиями, когда внезапно разряжается мучительная 
ситуация конфликта. Понаблюдав за собой, я могу с уверенностью утверждать, что 
общий смех не только действует как чрезвычайно сильное средство отведения 
агрессии, но и дос¬тавляет ощутимое чувство социального единения.
Исходной, а во многих случаях даже главной функцией всех только что упомянутых 
ритуалов может быть простое предотвращение борьбы. Однако да¬же на сравнительно 
низкой ступени развития - как показывает, например, "рэбрэб-болтовня" у кряквы 
- эти ритуалы уже достаточно автономны для того, чтобы превращаться в самоцель. 
Когда селезень кряквы, непрерывно издавая свой протяжный однослоговый призыв, - 
"рэээээб... ", "рэээээб... ", - ищет свою подругу, и когда, найдя ее наконец, 
впадает в подлинный экстаз "рэбрэб-болтовни", с задиранием клюва и 
подставлением затылка, - трудно удержаться от субъективизации и не подумать, 
что он ужасно раду¬ется, обретя ее, и что его напряженные поиски были в 
значительной мере мотивированы стремлением к церемонии приветствия. При более 
высокоритуа¬лизованных формах собственно триумфального крика, какие мы находим 
у пе¬ганок и тем паче у настоящих гусей, это впечатление значительно 
усилива¬ется, так что слово "приветствие" уже не хочется брать в кавычки.
Вероятно, у всех настоящих уток, а также и у пеганки, которая больше всех 
прочих родственных видов похожа на них в отношении триумфального крика, - 
точнее, рэбрэб-болтовни, - эта церемония имеет и вторую функ¬цию, при которой 
только самец выполняет церемонию умиротворения, в то время как самка 
натравливает его, как описано выше. Тонкий мотивационный анализ говорит нам, 
что здесь самец, направляющий свои угрожающие жесты в сторону соседнего самца 
своего вида, в глубине души агрессивен и по отношению к собственной самке, в то 
время как она на самом деле агрес¬сивна только по отношению к тому чужаку и 
ничего не имеет против своего супруга. Этот ритуал, скомбинированный из 
переориентированной угрозы самца и из натравливания самки, в функциональном 
смысле совершенно ана¬логичен триумфальному крику гусей, при котором каждый из 
партнеров угро¬жает мимо другого. В особенно красивую церемонию он развился - 
наверняка независимо - у европейской связи и у пеганки. Интересно, что у 
чилийской связи, напротив, возникла столь же высокоспециализированная церемония,
 подобная триумфальному крику, при которой переориентированную угрозу 
вы¬полняют оба супруга, как настоящие гуси и большинство крупных пеганок.
Самка чилийской связи носит мужской наряд, с головкой переливчатой зелени и 
яркой красно-коричневой грудкой; это единственный случай у нас¬тоящих уток.
У огарей, египетских гусей и многих родственных видов самка выполняет такие же 
действия натравливания, но самец чаще реагирует на это не риту¬ализованной 
угрозой мимо своей самки, а настоящим нападением на указан¬ного супругой 
враждебного соседа. Вот когда тот побежден, - или, по крайней мере, схватка не 
закончилась сокрушительным поражением пары, - лишь тогда начинается 
несмолкающий триумфальный крик. У многих видов - андский гусь, оринокский гусь 
и др. - этот крик не только слагается в очень занятную музыкальную картину 
из-за разного звучания голосов самца и самки, но и превращается в забавнейшее 
представление из-за чрезвычайно утрированных жестов. Мой фильм с парой андских 
гусей, одержавших впечат¬ляющую победу над любимым моим другом Нико Тинбергеном,
 - это настоящая комедия. Началось с того, что самка натравила своего супруга 
на знамени¬того этолога коротким ложным выпадом в его сторону; гусак завелся не 
сразу, но постепенно пришел в такую ярость и бил ороговелым сгибом крыла так 
свирепо, что под конец Нико удирал весьма убедительно. Его ноги и руки, 
которыми он отбивался от гусака, были избиты и исклеваны в сплош¬ной синяк. 
Когда враг-человек исчез, началась бесконечная триумфальная церемония, 
изобиловавшая слишком человеческими выражениями эмоций и по¬тому действительно 
очень смешная.
Еще больше, чем у других видов пеганок, самка египетского гуся нат¬равливает 
своего самца на всех сородичей, до каких только можно доб¬раться, - а если 
таких нет, то, увы, и на птиц других видов; к великому огорчению владельцев 
зоопарков, которым приходится лишать этих красавцев возможности летать и 
попарно изолировать их. Самка египетского гуся сле¬дит за всеми схватками 
своего супруга с интересом профессионального ре¬фери, но никогда не помогает 
ему, как иногда делают серые гусыни и всег¬да - самки цихлид. Более того - она 
всегда готова с развернутыми знаме¬нами перейти к победителю, если ее супругу 
придется потерпеть поражение.
Такое поведение должно значительно влиять на половой отбор, поскольку здесь