с осуществляется лишь выразительными дви¬жениями, а у черных 
- еще и резким, сатанински-пронзительным криком, ко¬торый подхватывают все 
члены стаи, услышавшие его. От возбуждения у них глаза вылезают из орбит, 
шерсть встает дыбом, - и крысы начинают охоту на крысу. Они приходят в такую 
ярость, что если две из них натыкаются друг на друга, то в первый момент 
обязательно с ожесточением кусаются. "Они сражаются в течение трех-пяти секунд, 
- сообщает Штайнигер, - затем основательно обнюхивают друг друга, сильно 
вытянув шеи, и мирно расхо¬дятся. В день травли чужой крысы все члены стаи 
относятся друг к другу раздраженно и недоверчиво". Очевидно, что члены 
крысиного клана узнают друг друга не персонально, как, скажем, галки, гуси или 
обезьяны, а по общему запаху, точно так же, как пчелы и другие общественные 
насекомые.
Как и у этих насекомых, можно в эксперименте поставить на члена кры¬синой стаи 
штамп ненавистного чужака, и наоборот - с помощью специальных мер придать чужой 
крысе запах стаи. Когда Эйбл брал животное из крысиной колонии и пересаживал 
его в другой вольер, то уже через несколько дней при возвращении в прежний 
загон стая встречала его как чужого. Если же вместе с крысой он брал из загона 
почву, хворост и т.д. и помещал все это на пустое и чистое стеклянное основание,
 так что изолированный зве¬рек получал с собой приданое из таких вещей, которые 
позволяли ему сох¬ранить на себе запах стаи, то такого зверька безоговорочно 
признавали членом стаи даже после отсутствия в течение недель.
Поистине душераздирающей была участь одной черной крысы, которую Эйбл отсадил 
от стаи первым из описанных способов, а затем вернул в загон в моем присутствии.
 Этот зверек очевидно не забыл запах своей стаи, но не знал, что сам он пахнет 
по-другому. Поэтому, будучи перенесен в прежнее место, он чувствовал себя 
совершенно надежно, он был дома, так что сви¬репые укусы его прежних друзей 
были для него совершенно неожиданны. Даже после нескольких серьезных ранений он 
все еще не пугался и не пытался отчаянно бежать, как это делают действительно 
чужие крысы после первой же встречи с нападающим членом местного клана. Спешу 
успокоить мягкосер¬дечного читателя, сообщив ему, что в том случае мы не стали 
дожидаться печального конца, а посадили подопытного зверька в родной загон под 
за¬щиту маленькой проволочной клетки и держали его там до тех пор, пока он не 
возобновил свой "запах-паспорт" и не был снова принят в стаю. 
Без такого сентиментального вмешательства жребий чужой крысы поистине ужасен. 
Самое лучшее, что с ней может произойти, - ее сразит насмерть шок безмерного 
ужаса; С. А. Барнетт наблюдал единичные случаи такого ро¬да. Иначе же сородичи 
медленно растерзают ее. Редко можно так отчетливо видеть у животного отчаяние, 
панический страх - и в то же время знание неотвратимости ужасной смерти, как у 
такой крысы, готовой к тому, что крысы ее казнят: она больше не защищается! 
Невольно напрашивается срав¬нение такого поведения с другим - когда она 
встречает угрозу со стороны крупного хищника, загнавшего ее в угол, и у нее не 
больше шансов спас¬тись от него, чем от крыс чужой стаи. Однако подавляюще 
превосходящему врагу она противопоставляет смертельно-мужественную самозащиту, 
лучшую из всех оборон, какие бывают на свете, - атаку. Кому в лицо когда-нибудь 
бросалась, с пронзительным боевым кличем своего вида, загнанная в угол серая 
крыса - тот поймет, что я имею в виду.
Для чего же нужна эта партийная ненависть между стаями крыс? Какая задача 
сохранения вида породила такое поведение? Так вот, самое ужасное
- и для нас, людей, в высшей степени тревожное - состоит в том, что эти добрые, 
старые дарвинистские рассуждения применимы только там, где су¬ществует какая-то 
внешняя, из окружающих условий исходящая причина, ко¬торая и производит такой 
выбор. Только в этом случае отбор вызывается приспособлением. Однако там, где 
отбор производится соперничеством соро¬дичей самим по себе, - там существует, 
как мы уже знаем, огромная опас¬ность, что сородичи в слепой конкуренции 
загонят друг друга в самые тем¬ные тупики эволюции. Ранее мы познакомились с 
двумя примерами таких лож¬ных путей развития; это были крылья аргус-фазана и 
темп работы в запад¬ной цивилизации. Таким образом, вполне вероятно, что 
партийная ненависть между стаями, царящая у крыс, - это на самом деле лишь 
"изобретение дьявола", совершенно ненужное виду.
С другой стороны, нельзя исключить и того, что действовали - и сейчас действуют 
- какие-то еще неизвестные факторы внешнего мира. Но одно мы можем утверждать 
наверняка: борьба между стаями не выполняет тех видо¬сохраняющих функций 
внутривидовой агрессии, о которых мы уже знаем и о необходимости которых мы 
говорили в 3-й главе. Эта борьба не служит ни пространственному распределению, 
ни отбору сильнейших защитников семьи,
- ими, как мы видели, редко бывают отцы потомства, - ни какой-либо дру¬гой из 
перечисленных в 3-й главе функций. Кроме того, вполне понятно, что постоянное 
состояние войны, в котором находятся все соседние семьи крыс, должно оказывать 
очень сильное селекционное давление в сторону все возрастающей боеготовности и 
что стая, которая хоть самую малость отста¬нет в этом от своих соседей, будет 
очень быстро истреблена. Возможно, что естественный отбор назначил премию 
максимально многочисленной семье. Поскольку ее члены, безусловно, помогают друг 
другу в борьбе с чужими, - небольшая стая наверняка проигрывает более крупной. 
Штайнигер обнаружил на маленьком острове Нордероог в Северном море, что 
несколько крысиных стай поделили землю, оставив между собой полосы ничьей земли,
 "no rat's land", шириной примерно в 50 метров, в пределах которых идет 
постоянная война. Так как фронт обороны для малочисленной популяции бывает 
более растянутым, нежели для более крупной, то первая оказывается в невыгодном 
положении. Напрашивается мысль, что на каждом таком островке будет оста¬ваться 
все меньше и меньше крысиных популяций, а выжившие будут стано¬виться в