события эта глупая скотина должна наконец сообразить, что ее сосед - испуганный,
 с прижатыми перьями, выражающими что угодно, но уж никак не воинственные 
намерения, - хочет только "проскочить поско¬рее". Но кваква никогда не 
научается понимать, что у соседа есть свое гнездо и потому он совершенно не 
опасен. Не понимает - и не делает ника¬кой разницы между этим соседом и 
совершенно чужим пришельцем, замыслив¬шим завоевание участка. Даже наблюдатель, 
не слишком склонный очеловечи¬вать поведение животных, часто не может 
удержаться от злости на беспре¬рывные резкие вопли и яростный стук клювов, 
которые то и дело раздаются в колонии кваквы, в любой час дня и ночи, круглые 
сутки. Казалось бы, можно легко обойтись без этой ненужной траты энергии, 
поскольку кваквы в принципе могут узнавать друг друга индивидуально. Совсем 
маленькие птен¬цы одного выводка еще в гнезде знают друг друга, совершенно 
безошибочно и прямо-таки яростно нападают на подсаженного к ним чужого птенца, 
даже если он в точности того же возраста. Вылетев из гнезда, они тоже до¬вольно 
долго держатся вместе, ищут друг у друга защиты и в случае напа¬дения 
обороняются плотной фалангой. Тем более странно, что взрослая пти¬ца, сидящая 
на гнезде, никогда не ведет себя так, "как если бы она зна¬ла", что ее соседка 
- сама вполне обеспеченная домовладелица, у которой наверняка нет никаких 
завоевательских намерений.
Можно спросить, почему же все-таки кваква до сих пор не "додумалась до 
открытия", лежащего на самой поверхности, и не использовала своей способности 
узнавать сородичей для избирательного привыкания к соседям, избавив себя тем 
самым от невероятного количества волнений и энергети¬ческих затрат? Ответить на 
этот вопрос трудно, но по-видимому он и пос¬тавлен неверно. В природе 
существует не только целесообразное для сохра¬нения видов, но и все не 
настолько нецелесообразное, чтобы повредить су¬ществованию вида.
Чему не научилась кваква, - привыкать к соседу, о котором известно, что он не 
замышляет нападения, и за счет этого избегать ненужных прояв¬лений агрессии, - 
в том значительно преуспела одна из рыб: одна из уже известной нам своими 
рыбьими рекордами группы цихлид. В североафриканс¬ком оазисе Гафза живет 
маленький хаплохромис, о социальном поведении ко¬торого мы узнали благодаря 
основательнейшим наблюдениям Росла Киршхофера в естественных условиях. Самцы 
строят там тесную колонию "гнезд", лучше сказать - ямок для икры.
Самки лишь выметывают икру в эти гнезда, а затем - как только самцы ее 
оплодотворят - забирают ее в рот и уплывают на другое место, на бога¬тое 
растительностью мелководье возле берега, где они будут выращивать молодь.
Крошечный участок каждого из самцов бывает почти целиком занят икря¬ной ямкой, 
которую рыбка выгрызает ртом и выметает хвостовым плавником. Каждый самец 
каждую плывущую мимо самку старается приманить к своей ямке определенными 
Ритуализованными действиями ухаживания и так называемым указывающим плаванием. 
За этой деятельностью они проводят большую часть года; не исключено даже, что 
они постоянно пребывают на нерестилище. Нет и никаких оснований предполагать, 
что они часто меняют свои участки. Та¬ким образом, каждый имеет достаточно 
времени, чтобы основательно позна¬комиться со своими соседями; а уже давно 
установлено, что цихлиды вполне способны на это. Доктор Киршхофер не испугался 
чудовищной работы - выло¬вить всех самцов такой колонии и индивидуально 
обозначить каждого из них. И тогда оказалось, что каждый самец, на самом деле, 
совершенно точ¬но знает хозяев соседних участков и мирно сносит их присутствие 
рядом с собою, но тотчас же яростно нападает на каждого чужака, стоит лишь тому 
направиться, даже издали, в сторону его икряной ямки.
что у млекопитающих - а именно у грызунов - тоже существуют ги¬гантские семьи, 
которые ведут себя точно так же. Это важное открытие сделали почти одновременно 
и совершенно независимо друг от друга Ф. Штайнигер и И. Эйбл-Эйбесфельдт; один 
на серых крысах, а другой на домо¬вых мышах.
Эйбл, который в то время еще работал на биологической станции Вильхельминенберг 
у Отто Кенига, следовал здравому принципу жить в мак¬симально близком контакте 
с изучаемыми животными; мышей, бегавших по его бараку, он не только не 
преследовал, но регулярно подкармливал и вел се¬бя так спокойно и осторожно, 
что в конце концов совершенно приручил их и мог без помех наблюдать за ними в 
непосредственной близости. Однажды случилось так, что раскрылась большая клетка,
 в которой Эйбл держал це¬лую партию крупных темных лабораторных мышей, 
довольно близких к диким. Как только эти животные отважились выбраться из 
клетки и забегали по комнате - местные дикие мыши тотчас напали на них, 
прямо-таки с беспри¬мерной яростью, и лишь после тяжелой борьбы им удалось 
вернуться под на¬дежную защиту прежней тюрьмы. Ее они обороняли успешно, хотя 
дикие домо¬вые мыши пытались ворваться и туда.
Штайнигер помещал серых крыс, пойманных в разных местах, в большом вольере, где 
животным были предоставлены совершенно естественные усло¬вия. С самого начала 
отдельные животные, казалось, боялись друг друга.
Нападать им не хотелось. Тем не менее иногда доходило до серьезной грызни, 
когда животные встречались случайно, особенно если двух из них гнали вдоль 
ограждения друг другу навстречу, так что они сталкивались на больших скоростях. 
По-настоящему агрессивными они стали только тогда, когда начали привыкать и 
делить территории. Одновременно началось и об¬разование пар из незнакомых друг 
другу крыс, найденных в разных местах. Если одновременно возникало несколько 
пар, то следовавшие за этим схват¬ки могли продолжаться очень долго; если же 
одна пара создавалась раньше, то тирания объединенных сил обоих супругов 
настоль со подавляла несчаст¬ных соседей, что дальнейшее образование пар было 
парализовано. 
Одиночные крысы явно понижались в ранге, и отныне пара преследовала их 
беспрерывно. Даже в загоне площадью 64 квадратных метра такой паре было 
достаточно двухтрех недель, чтобы доконать всех остальных обитате¬лей, т.е. 
10-15 сильных взрослых крыс.
Оба супруг