не чеканили - в том будто нет цены.
Гете 
В предыдущей главе я допустил поэтическую вольность. Умолчал о том, что по 
аквариумным наблюдениям я уже знал, как ожесточенно борются с се¬бе подобными 
яркие коралловые рыбы, и что у меня уже сложилось предвари¬тельное 
представление о биологическом значении этой борьбы. Во Флориду я поехал, чтобы 
проверить свою гипотезу. Если бы факты противоречили ей, - я был готов сразу же 
выбросить ее за борт. Или, лучше сказать, был готов выплюнуть ее в море через 
дыхательную трубку: ведь трудно что-нибудь выбросить за борт, когда плаваешь 
под водой. А вообще - нет лучшей за¬рядки для исследователя, чем каждое утро 
перед завтраком перетряхивать свою любимую гипотезу. Молодость сохраняет.
Когда я, за несколько лет до того, начал изучать в аквариуме красоч¬ных рыб с 
коралловых рифов, меня влекла не только эстетическая радость от их чарующей 
красоты - влекло и "чутье" на интересные биологические проблемы. Прежде всего 
напрашивался вопрос: для чего же все-таки эти ры¬бы такие яркие?
Когда биолог ставит вопрос в такой форме - "для чего?" - он вовсе не стремится 
постичь глубочайший смысл мироздания вообще и рассматриваемого явления в 
частности: постановка вопроса гораздо скромнее - он хотел бы узнать нечто 
совсем простое, что в принципе всегда поддается исследова¬нию. С тех пор как, 
благодаря Чарлзу Дарвину, мы знаем об историческом становлении органического 
мира - и даже кое-что о его причинах, - вопрос "для чего?" означает для нас 
нечто вполне определенное. А именно - мы знаем, что причиной изменения формы 
органа является его функция. Лучшее
- всегда враг хорошего. Если незначительное, само по себе случайное, 
наследственное изменение делает какой-либо орган хоть немного лучше и 
эффективнее, то носитель этого признака и его потомки составляют своим не столь 
одаренным сородичам такую конкуренцию, которой те выдержать не могут. Раньше 
или позже они исчезают с лица Земли. Этот вездесущий про¬цесс называется 
естественным отбором. Отбор - это один из двух великих конструкторов эволюции; 
второй из них - предоставляющий материал для от¬бора - это изменчивость, или 
мутация, существование которой Дарвин с ге¬ниальной прозорливостью постулировал 
в то время, когда ее существование еще не было доказано.
Все великое множество сложных и целесообразных конструкций животных и растений 
всевозможнейших видов обязано своим возникновением терпеливой работе 
Изменчивости и Отбора за многие миллионы лет. В этом мы убеждены теперь больше, 
чем сам Дарвин, и - как мы вскоре увидим - с большим ос¬нованием. Некоторых 
может разочаровать, что все многообразие форм жизни
- чья гармоническая соразмерность вызывает наше благоговение, а красота 
восхищает эстетическое чувство - появилось таким прозаическим и, глав¬ное, 
причинно-обусловленным путем. Но естествоиспытатель не устает вос¬хищаться 
именно тем, что Природа создает все свои высокие ценности, ни¬когда не нарушая 
собственных законов.
Наш вопрос "для чего?" может иметь разумный ответ лишь в том случае, если оба 
великих конструктора работали вместе, как мы упомянули выше. Он равнозначен 
вопросу о функции, служащей сохранению вида. Когда на воп¬рос: "Для чего у 
кошек острые кривые когти?" - мы отвечаем: "Чтобы ло¬вить мышей" - это вовсе не 
говорит о нашей приверженности к метафизичес¬кой телеологии, а означает лишь то,
 что ловля мышей является специальной функцией, важность которой для сохранения 
вида выработала у всех кошек именно такую форму когтей. Тот же вопрос не может 
найти разумного отве¬та, если изменчивость, действуя сама по себе, приводит к 
чисто случай- 
1 Телеология - идеалистическое учение, приписывающее процессам и яв¬лениям 
природы цели, которые или устанавливаются Богом, или являются внутренними 
причинами природы. - Здесь и далее примечания переводчика. 
ным результатам. Если, например, у кур или других одомашненных живот¬ных, 
которых человек защищает, исключая естественный отбор по окраске, можно 
встретить всевозможные пестрые и пятнистые расцветки, - здесь бессмысленно 
спрашивать, для чего эти животные окрашены именно так, а не иначе. Но если мы 
встречаем в природе высокоспециализированные пра¬вильные образования, крайне 
маловероятные как раз из-за их соразмернос¬ти, - как, например, сложная 
структура птичьего пера или какого-нибудь инстинктивного способа поведения, - 
случайность их возникновения можно исключить. Здесь мы должны задаться вопросом,
 какое селекционное давле¬ние привело к появлению этих образований, иными 
словами - для чего они нужны. Задавая этот вопрос, мы вправе надеяться на 
разумный ответ, пото¬му что уже получали такие ответы довольно часто, а при 
достаточном усер¬дии вопрошавших - почти всегда. И тут ничего не меняют те 
немногие иск¬лючения, когда исследования не дали - или пока еще не дали - 
ответа на этот важнейший из всех биологических вопросов. Зачем, например, нужна 
моллюскам изумительная форма и расцветка раковин? Ведь их сородичи все равно не 
смогли бы их увидеть своими слабыми глазами, даже если бы они не были спрятаны 
- как часто бывает - складками мантии, да еще и укрыты темнотой морских глубин.
Кричаще яркие краски коралловых рыб требуют объяснения. Какая видо¬сохраняющая 
функция вызвала их появление?
Я купил самых ярких рыбок, каких только мог найти, а для сравнения - несколько 
видов менее ярких, в том числе и простой маскировочной окрас¬ки. Тут я сделал 
неожиданное открытие: у подавляющего большинства действительно ярких коралловых 
рыб - "плакатной", или "флаговой", расц¬ветки - совершенно невозможно держать в 
небольшом аквариуме больше одной особи каждого вида. Стоило поместить в 
аквариум несколько рыбок одного вида, как вскоре, после