ь чау с овчаркой, 
чрезвычайно свирепая на охоте. Со¬циальные запреты, на которые я полагаюсь в 
подобных случаях, отнюдь не являются чем-то приобретенным в процессе 
одомашнивания - они, вне всяких сомнений, перешли в наследство от волка.
Очевидно, что у разных животных механизмы социального торможения при¬водятся в 
действие очень разными признаками. Например, как мы видели, запрет кусать самку 
у самцов зеленой ящерицы наверняка зависит от хими¬ческих раздражителей; 
несомненно, так же обстоит дело и с запретом у ко¬беля кусать суку, а его 
бережное отношение к любым молодым собакам явно вызывается и их поведением. 
Поскольку торможение - как еще будет показа¬но в дальнейшем - это активный 
процесс, который противостоит какому-то столь же активному побуждению и 
подавляет его, или видоизменяет, то вполне правомочно говорить, что процессы 
торможения высвобождаются, раз¬ряжаются, точно так же как мы говорили о 
разрядке какого-либо инстинк¬тивного действия. Разнообразные передатчики 
стимулов, которые у всех высших животных включают в работу активное ответное 
поведение, в принци¬пе не отличаются от тех, какие включают социальное 
торможение. В обоих случаях передатчик стимула состоит из бросающихся в глаза 
структур, яр¬ких цветов и ритуализованных движений, а чаще всего - из 
комбинации всех этих компонентов. Очень хороший пример того, насколько 
одинаковые прин¬ципы лежат в основе конструкций для передачи стимулов, 
включающих и ак¬тивное действие, и торможение, - являют релизер боевого 
поведения у жу¬равлей и релизер запрета обидеть птенца у некоторых пастушковых 
птиц. В обоих случаях на затылке птицы развилась маленькая тонзура, голое пятно,
 на котором под кожей находится сильно разветвленная сеть сосудов, так 
называемое "набухающее тело". В обоих случаях этот орган наполняется кровью и в 
таком состоянии, как выпуклая рубиново-красная шапочка, де¬монстрируется 
сородичу поворотом головы. Но функция этих двух релизеров, возникших совершенно 
независимо друг от друга, настолько противоположны, насколько это вообще 
возможно: у журавлей этот сигнал означает агрессив¬ное настроение и, 
соответственно, вызывает у противника - в зависимости от соотношения сил - или 
контрагрессию, или стремление к бегству. У во¬дяного пастушка и некоторых 
родственных ему птиц - и этот орган, и жест его демонстрации свойственны только 
птенцам и служат исключительно для того, чтобы включать у взрослых сородичей 
специфический запрет обижать маленьких. Птенцы водяных пастушков "по ошибке" 
трагикомично предъявляют свои рубиновые шапочки не только агрессорам своего 
вида. Одна такая пта¬ха, которую я растил у себя, подставляла шапочку утятам; 
те, естествен¬но, на этот сугубо видовой сигнал водяного пастушка отвечали не 
торможе¬нием, а как раз клевали его в красную головку. И как ни мягок клювик у 
крошечного утенка, но мне пришлось разъединить птенцов.
Ритуализованные движения, обеспечивающие торможение агрессии у соро¬дичей, 
обычно называют позами покорности или умиротворения; второй тер¬мин, пожалуй, 
лучше, поскольку он не так склоняет к субъективизации по¬ведения животных. 
Церемонии такого рода, как и ритуализованные вырази¬тельные движения вообще, 
возникают разными путями. При обсуждении ритуа¬лизации мы уже видели, каким 
образом из конфликтного поведения, из дви¬жений намерения и т.д. могут 
возникнуть сигналы с функцией сообщения, и какую власть приобретают эти ритуалы.
 Все это было необходимо, чтобы разъяснить сущность и действие тех 
умиротворяющих движений, о которых пойдет речь теперь.
Интересно, что громадное количество жестов умиротворения у самых раз¬личных 
животных возникло под селекционным давлением, которое оказывали механизмы 
поведения, вызывающие борьбу. Животное, которому нужно успоко¬ить сородича, 
делает все возможное, чтобы - если высказать это по-чело¬вечески - не 
раздражать его. Рыба, возбуждая у сородича агрессию, расц¬вечивает свой яркий 
наряд, распахивает плавники или жаберные крышки и демонстрирует максимально 
возможный контур тела, двигается резко, прояв¬ляя силу; когда она просит пощады 
- все наоборот, по всем пунктам. Она бледнеет, по возможности прижимает 
плавники и поворачивается к сородичу, которого нужно успокоить, узким сечением 
тела, двигается медленно, кра¬дучись, буквально пряча все стимулы, вызывающие 
агрессию. Петух, серьез¬но побитый в драке, прячет голову в угол или за 
какое-нибудь укрытие, и таким образом отнимает у противника непосредственные 
стимулы боевого возбуждения, исходящие из его гребня и бороды. О некоторых 
коралловых рыбах, у которых кричаще-яркий наряд описанным образом запускает в 
ход внутривидовую агрессию, мы уже знаем, что они снимают эту раскраску, когда 
должны мирно сойтись для спаривания. 
При исчезновении сигнала, призывающего к борьбе, поначалу избегается только 
выплеск внутривидовой агрессии; активное торможение уже начатого нападения еще 
не включается. Однако совершенно очевидно, что с точки зрения эволюции здесь 
всего один шаг от первого до второго; и как раз возникновение умиротворяющих 
жестов из сигналов борьбы "с обратным зна¬ком" являет тому прекрасный пример. 
Естественно, у очень многих животных угроза заключается в том, что противнику 
многозначительно "суют под нос" свое оружие, будь то зубы, когти, клюв, сгиб 
крыла или кулак. Поскольку у таких видов все эти прелестные жесты принадлежат к 
числу сигналов, "понимание" которых заложено в наследственности, то в 
зависимости от си¬лы адресата они вызывают у него либо ответную угрозу, либо 
бегство; а способ возникновения жестов, предотвращающих борьбу, определен здесь 
од¬нозначно: они должны состоять в том, что ищущее мира животное отворачи¬вает 
оружие от противника.
Однако оружие почти никогда не служит только для нападения, оно необ¬ходимо и 
для защиты, для отражения ударов, - и потому в этой форме жес¬тов умиротворения 
есть большое "но": каждое животное, выполняющее такой жест, очень опасно 
разоружается, а во многих случаях и подставляет про¬тивнику незащищенным самое 
уязвимое место своего