от любого чужого; у нее и в мыслях нет уда¬рить его. Аналогичные случаи мы 
знаем у многих животных, у которых от внутривидовой агрессии защищает 
инфантильное поведение.
Еще более простой механизм позволяет молодой птице - уже взрослой, уже 
независимой, но еще далеко не равной в борьбе - приобрести небольшой 
собственный участок в пределах колонии. Молодая кваква, которая почти три года 
носит детский костюмчик в полоску, возбуждает у взрослых гораз¬до менее 
интенсивную агрессию, нежели птица во взрослом оперении. Это приводит к 
интересному явлению, которое я неоднократно наблюдал в Альтенберге, в колонии 
свободно гнездившейся кваквы.
Молодая кваква совершенно безо всякого умысла приземляется где-нибудь в 
пределах семейного участка насиживающей пары - и ей везет: она попала не в 
центр его, около гнезда, который свирепо охраняется, а села по¬дальше.
Но при этом она разозлила соседа, который начинает наступать на при¬шельца в 
угрожающей позе - ползком, как это всегда бывает у кваквы. Од¬нако при этом 
движении он приближается и к расположенному в том же нап¬равлении гнезду 
соседей, сидящей на яйцах пары, а поскольку он своей раскраской и угрожающей 
позой вызывает гораздо большую агрессивность, чем тихо и испуганно сидящая 
молодая птица, - именно его и берут на муш¬ку соседи, поднимаясь в контратаку. 
Часто эта контратака проходит на во¬лосок от молодой птицы и тем самым защищает 
ее. Поэтому кваквы "в полос¬ку" всегда устраиваются между территориями 
постоянных жителей, выращи¬вающих потомство, в строго определенных пределах, 
где появление взрослой птицы провоцирует нападение хозяина, а появление молодой 
- еще нет.
Не так легко разобраться в механизме торможения, который надежно зап¬рещает 
взрослым собакам всех европейских пород серьезно укусить молодую, в возрасте до 
7-8 месяцев. По наблюдениям Тинбергена, у гренландских эс¬кимосских собак этот 
запрет ограничивается молодежью собственной стаи; запрета кусать чужих щенков у 
них не существует. Быть может, так же обс¬тоит дело и у волков. Каким образом 
узнается молодость собрата по виду - это еще не совсем ясно. Во всяком случае, 
рост не играет здесь никакой роли: крошечный, но старый и злобный фокстерьер 
относится к громадному ребенку-сенбернару, уже смертельно надоевшему своими 
неуклюжими пригла¬шениями поиграть, так же терпеливо и дружелюбно, как к щенку 
такого же возраста собственной породы.
Вероятно, существенные признаки, вызывающие это торможение, содержат¬ся в 
поведении молодой собаки, а возможно и в запахе. Последнее проявля¬ется в том, 
каким образом молодая собака прямо-таки напрашивается на нюхконтроль: если 
только приближение взрослого пса кажется молодому в какой-то степени опасным - 
он тотчас бросается на спину и тем самым предъявляет свой еще голенький щенячий 
животик, и к тому же выпускает несколько капель, которые взрослый тотчас же 
нюхает.
Пожалуй еще интереснее и загадочнее, чем торможение, охраняющее уже подросшую, 
но еще беспомощную молодежь, - тот тормозящий агрессию меха¬низм поведения, 
который запрещает "нерыцарское" поведение по отношению к "слабому полу". У 
толкунчиков, поведение которых уже описывалось, у бо¬гомолов и у многих других 
насекомых - как и у многих пауков - самки, как известно, являются сильным полом,
 и необходимы специальные механизмы по¬ведения, препятствующие тому, что 
счастливый жених будет съеден раньше времени. У мантид - богомолов, - как 
известно, самка зачастую с аппети¬том доедает переднюю половину самца, в то 
время как его задняя половина безмятежно выполняет великую миссию 
оплодотворения.
Однако здесь нас должны занимать не эти капризы природы, а те меха¬низмы, 
которые у очень многих птиц и млекопитающих - вплоть до человека
- очень затрудняют избиение представительниц слабого пола, если не пол¬ностью 
препятствуют ему. Что касается человека - максима "Женщина непри¬косновенна" 
справедлива лишь отчасти. В берлинском юморе, который часто смягчает 
добросердечием вообще-то мрачноватые краски, побитая мужем жен¬щина говорит 
рыцарски вмешавшемуся прохожему: "Ну а вам-то что за дело, коль меня мой милый 
бьет?!" Но среди животных есть целый ряд видов, у которых при нормальных, т.е. 
не патологических, условиях никогда не бы¬вает, чтобы самец всерьез напал на 
самку.
Это относится, например, к собакам и, без сомнения, к волкам. Я бы совершенно 
не доверял кобелю, укусившему суку, и посоветовал бы его хо¬зяину повышенную 
осторожность - особенно если в доме есть дети, - потому что в социальном 
торможении этого пса явно что-то нарушено.
Однажды я пробовал выдать замуж свою суку Стази за огромного сибирс¬кого волка; 
когда я начал играть с ним - она пришла в ярость от ревности и совсем всерьез 
набросилась на него. Единственное, что он сделал, - подставил озверевшей рыжей 
фурии свое огромное светло-серое плечо, чтобы принять ее укусы на менее ранимое 
место. Совершенно такой же абсолютный запрет обидеть самку существует у 
некоторых вьюрковых птиц, скажем у снегиря, и даже у некоторых рептилий, как, 
например, у зеленой ящерицы.
У самцов этого вида агрессивное поведение вызывается нарядом соперни¬ка, прежде 
всего ультрамариново-синим горлом и зеленой окраской ос¬тального тела, от 
которой и пошло название ящериц. Торможение, запрещаю¬щее кусать самку, явно 
основано на обонятельных признаках. Это мы с Г. Китцлером однажды узнали, когда 
самую крупную самку из наших зеленых ящериц коварно раскрасили под самца с 
помощью жирных цветных мелков. Когда мы выпустили прекрасную даму обратно в 
вольер, то она - разумеет¬ся, не подозревая о своей внешности, - кратчайшим 
путем побежала на тер¬риторию своего супруга. Увидев ее, он яростно бросился на 
предполагаемо¬го самца-пришельца и широко раскрыл пасть для укуса. Но тут он 
уловил запах загримированной дамы и затормозил так резко, что его занесло и 
пе¬ревернуло. Затем он обстоятельно обследовал ее языком - и после того уже не 
обращал