ечивый состав "материнс¬кого" 
поведения индюшки заставляет нас задуматься. Совершенно очевидно - не 
существует ничего такого, что само по себе можно было бы назвать "ма¬теринским 
инстинктом" или "инстинктом заботы о потомстве", раз нет даже врожденной 
"схемы" врожденного узнавания собственных детей. Целесообраз¬ное, с точки 
зрения сохранения вида, обращение с потомством является, скорее, результатом 
множества эволюционно возникших способов действия, реакций и торможений, 
организованных Великими Конструкторами таким обра¬зом, что все вместе они 
действуют при нормальных внешних условиях как целостная система, "как будто" 
данное животное знает, что ему нужно де¬лать в интересах выживания вида и его 
отдельных особей. Такая система уже является тем, что вообще можно было бы 
назвать "инстинктом"; в слу¬чае нашей индюшки - инстинктом заботы о потомстве.
Но даже если рассматривать это понятие таким образом - все равно оно вводит в 
заблуждение, потому что не существует строго ограниченной сис¬темы, которая 
выполняла бы функции, соответствующие только этому опреде¬лению. Напротив, в ее 
общую структуру встроены и такие побуждения, кото¬рые имеют совершенно другие 
функции, как агрессия и включающие ее рецеп¬торные механизмы в нашем примере. 
Кстати, тот факт, что индюшка разъяря¬ется при виде пушистых цыплят, бегающих 
вокруг гнезда, - это отнюдь не нежелательный побочный эффект. Напротив, для 
защиты потомства в высшей степени полезно, чтобы цыплята - особенно их красивые 
пушистые шубки - с самого начала приводили мать в раздраженное состояние 
готовности к ата¬ке. На детей она напасть не может - этому надежно препятствует 
торможе¬ние, вызванное их писком, - тем легче она разряжает свою ярость на 
дру¬гие объекты, оказавшиеся вблизи.
Единственная специфическая структура, вступающая в действие только в этой 
системе поведения, - это избирательный ответ на писк птенцов, тор¬можение удара.

Итак, если у видов, заботящихся о потомстве, мать не обижает своих малышей - 
это вовсе не само собой разумеющийся закон природы; в каждом отдельном случае 
это должно быть обеспечено особым механизмом торможе¬ния, об одном из которых 
мы только что узнали на примере индюшки. Каж¬дый, кто работал в зоопарке, 
разводил кроликов или пушного зверя, может рассказать свою историю о том, как 
мало нужно, чтобы поломать аналогич¬ные механизмы торможения. Я знаю один 
случай, когда самолет Люфтганзы, сбившись в тумане с курса, низко пролетел над 
фермой чернобурых лисиц и из-за этого все самки, которые недавно ощенились, 
возбудившись, сожрали своих щенков.
У многих позвоночных, которые вовсе не заботятся о потомстве или за¬ботятся 
лишь ограниченное время, малыши рано - часто задолго до достиже¬ния 
окончательных размеров - бывают такими же ловкими, пропорционально такими же 
сильными и почти такими же умными, как взрослые (впрочем, эти виды так или 
иначе не могут научиться слишком многому). Поэтому они не особенно нуждаются в 
защите, и старшие родичи обходятся с ними безо вся¬ких церемоний. Совсем иначе 
обстоит дело у тех высокоорганизованных су¬ществ, у которых обучение и 
индивидуальный опыт играют большую роль и у которых родительская опека должна 
продолжаться долго уже потому, что "жизненная школа" детей требует много 
времени.
На тесную связь между способностью к обучению и продолжительностью заботы о 
потомстве уже указывали многие биологи и социологи.
Молодой пес, волк или ворон уже по достижении окончательных взрослых размеров - 
хотя еще не окончательного веса - бывает неловким, неуклюжим, сырым созданием, 
которое было бы совершенно неспособно защитить себя в случае серьезного 
нападения своего взрослого сородича, не говоря уж о том, чтобы спастись от него 
стремительным бегством. Казалось бы, молодым животным названных видов - и 
многих подобных - и то, и другое крайне не¬обходимо: ведь они безоружны не 
только против внутривидовой агрессии, но и против охотничьих приемов своих 
сородичей, если речь идет о крупных хищниках. Однако каннибализм у теплокровных 
позвоночных встречается очень редко. У млекопитающих он, вероятно, исключается 
главным образом тем, что сородичи "невкусны", что довелось узнать многим 
полярным иссле¬дователям при попытках скормить живым собакам мясо умерших или 
забитых по необходимости. Лишь истинно хищные птицы, прежде всего ястребы, 
могут иногда в тесной неволе убить и съесть своего сородича; однако я не знаю 
ни одного случая, чтобы подобное наблюдали в охотничьих угодьях. Какие 
сдерживающие факторы препятствуют этому - пока неизвестно.
Для уже выросших, но еще неуклюжих молодых животных и птиц, о которых идет речь,
 простое агрессивное поведение взрослых, очевидно, гораздо опаснее любых 
каннибальских прихотей. Эта опасность устраняется целым рядом очень четко 
организованных механизмов торможения, тоже почти не¬исследованных. Исключение 
составляет механизм поведения в бездушном со¬обществе кваквы, которому мы еще 
посвятим специальную небольшую главу, - его легко понять. Этот механизм 
позволяет оперившимся молодым птицам ос¬таваться в колонии, хотя в ее тесных 
границах буквально каждая ветка на дереве является предметом яростного 
соперничества соседей. Пока молодая кваква, покинув гнездо, еще попрошайничает 
- это уже само по себе созда¬ет ей абсолютную защиту от любого нападения 
местной взрослой птицы. Прежде чем старшая птица вообще соберется клюнуть 
птенца, тот, квакая и хлопая крыльями, стремительно бросается к ней, старается 
схватить ее за клюв и "подоить" - потянуть клюв книзу, - как это всегда делают 
дети с клювами родителей, когда хотят, чтобы им отрыгнули пищу. Молодая кваква 
не знает в лицо своих родителей, и я не уверен, что эти последние узнают 
индивидуально своих детей; наверняка узнают друг друга только молодые птицы из 
одного гнезда. Как старая кваква, у которой нет настроения кор¬мить, боязливо 
улетает, спасаясь от нападения собственного дитяти, - точно так же она улетает 
и