судить о теперешнем внутреннем состоянии ребенка. В качестве третьего примера я 
привожу анализ девятилетнего мальчика. Хотя в его снах наяву фигурируют разные 
люди и разные ситуации, однако, они воспроизводят один и тот же тип переживаний 
во всевозможных вариациях. Он начал свой анализ рассказом многочисленных 
накопившихся у него фантазий. Во многих из них главными действующими лицами 
были герой и король. Король угрожает герою пытками и } бийством, герой избегает 
этого всевозможными способами. Все технические достижения, особенно воздушный 
флот, играют большую роль при преследовании героя. Большое значение имеет также 
режущая' машина, выпускающая при движении серповидные ножи в обе стороны. 
Фантазия кончается тем, что герой побеждает и делает королю все то, что тот 
хотел сделать герою. В другом сне наяву он изображает учительницу, которая бьет 
и наказывает детей. В итоге все дети окружают ее, побеждают и бьют ее до тех 
пор, пока она не умирает. В третьем сне наяву фигурирует машина, которая 
наносит удары. В конце концов, в нее вместо пленника, для которого она 
предназначена, попадает сам мучитель. У мальчика бь1л целый запас таких 
фантазий с бесконечными вариациями. Совершенно не зная ребенка, мы догадываемся,
 что в основе всех этих фантазий лежит защита и месть за угрозу кастрации или, 
иными словами, во сне наяву кастрация производится над теми, кто первоначально 
угрожал ею. Вы должны согласиться, что при таком начале анализа можно создать 
себе целый ряд представлений, существенных для дальнейшего течения анализа. 
Другим, техническим, вспомогательным, средством., которым я пользовалась в 
некоторых из моих анализов, наряду со сновидениями и снами наяву было рисование.
 В трех приведенных мною случаях рисование заменило мне на некоторое время 
почти все другие вспомогательные приемы. Так, например, та девочка, которой 
снился огонь, в период, когда она была занята своим кастрационном комплексом, 
беспрерывно рисовала страшные человекоподобные
      Лекция 2. Приемы детского анализа
      43
      чудовища с чрезмерно длинным подбородком, длинным носом, бесконечно 
длинными волосами и страшными зубами. Имя этого, часто встречающегося в ее 
рисунках чудовища было "кусак". Его занятием было, очевидно, от-кусывание члена,
 который был изображен на его теле столь различным образом. Содержанием целого 
ряда других рисунков, которые она создавала во время сеансов, сопровождая ими 
свои рассказы или же молча, были разнообразные существа, дети, птицы, змеи, 
куклы — все с бесконечно вытянутыми в длину руками, ногами, клювами и хвостами. 
На другом рисунке, относящемся к тому же периоду, она с быстротой молнии 
изобразила все то, чем она хотела бы быть: мальчика (для того, чтобы иметь 
член), куклу (чтобы быть самой любимой), собачку (которая была для нее 
представителем мужского пола) и юнгу, позаимствованного ею из фантазии, в 
которой она одна сопровождает в виде мальчика своего отца в кругосветном 
путешествии. Над всеми этими фигурами находился еще рисунок из сказки, которую 
она частью слышала, частью выдумала сама: ведьма, вырывающая великану волосы. Т.
е. опять-таки изображение кастрации, в которой она в то время обвиняла свою 
мать. Удивительное впечатление производила серия картин из гораздо более 
позднего периода, где в противоположность этому королева дает маленькой 
принцессе, стоящей перед ней, прекрасный цветок на длинном стебельке (очевидно, 
опять символ penisa). Совсем иными были рисунки маленькой девочки, страдавшей 
неврозом навязчивости. Она иногда сопровождала иллюстрациями рассказы о своих 
анальных фантазиях, которые заполняли первую часть ее анализа. Так, например, 
она нарисовала сказочную страну, где все •обильем дышит, в которой люди вместо 
того, чтобы проесть себе дорогу через горы каши и пирогов, как они это делают в 
сказке, должны съедать громадные кучи навоза. Кроме того, у меня есть целый ряд 
ее рисунков, которые изображают в нежнейших тонах цветы и сады и выполнены с 
величайшей тщательностью, чистотой и аккуратностью. Рисунки эти относятся к 
тому именно периоду, когда она рассказывала мне свои отвратительные анальные 
сны наяву. Я боюсь, что я нарисовала вам до сих пор слишком идеальную картину 
соотношений при детском анализе. Члены семьи охотно дают необходимые сведения; 
ребенок сам оказывается усердным толкователем сновидений, рассказы-
       44
      А. Фрейд
      вает нам свои многочисленные дневные фантазии и^достав-ляет нам кроме 
того целые серии интересных рисунков, на основании которых можно сделать те или 
иные выводы о его бессознательных побуждениях. После всего вышеизложенного, 
казалось бы, не совсем понятно, почему детский анализ до сих пор считается 
особенно трудной областью аналитической техники и почему многие аналитики 
заявляют, что они не знают, как приступить к лечению детей. Ответить на это 
нетрудно. Все описанные мною преимущества аннулируются благодаря тому, что 
ребенок отказывается давать нам свободные ассоциации. Он ставит аналитика в 
затруднительное положение вследствие того, что основной прием, на котором 
построена собственно аналитическая техника, им почти совершенно неприменим. 
Требования, предъявляемые к взрослым пациентам, как то: удобное лежачее 
положение, сознательное решение не подвергать критике приходящие ему в голову 
мысли, сообщать аналитику все без исключения и обнажать, таким образом, то, что 
скрывается под поверхностью его сознания, находятся в явном противоречии с 
сущностью ребенка. Разумеется, совершенно верно, что ребенка, которого вы 
привязали к себе вышеописанным образом и который испытывает необходимость в вас,
 можно заставить сделать многое. Он согласится иногда на ваше предложение дать 
свободные ассоциации, но только на короткое время и в угоду аналитику. 
Полученные таким образом свободные ассоциации могут оказаться очень полезными и 
в случае затруднительной ситуации приносят нам иногда неожиданное объяснение.