ли мне сказать Кену, чтобы он не делал так, ведь у мальчиков 
не принято выражать любовные чувства по отношению к своим товарищам. Я решила, 
что в пятилетнем возрасте социальные последствия такого поведения будут, скорее 
всего, минимальными, но отдавала себе отчет, что через несколько лет за 
подобное поведение мой сын будет подвергаться жестоким гонениям со стороны 
сверстников. А еще Кен обнимал и целовал друзей и подруг, приветствуя их и 
прощаясь. Его сверстники в детском саду достаточно хорошо переносили эти его 
изъявления чувств. Тем не менее несложно было предсказать, что через несколько 
коротких лет это поведение станет восприниматься неадекватно, особенно в среде 
мальчиков. Действительно, пойдя в школу и проучившись там всего две недели, Кен 
уяснил, что его поведение имеет определенные социальные последствия, и больше 
так не делал. Во втором классе, купив «валентинки» своим школьным друзьям, он 
зачеркнул «Я тебя люблю» и вписал «Ты мне нравишься». Возможно, если бы Кен был 
девочкой, список ограничений пришлось бы продолжать. Исследование (Brody, 1985; 
Eisenberg et al., 1989) действительно показывает, что половые различия в 
эмоциональности в целом более заметны у подростков и взрослых, чем у детей. 
Чтобы их создать, требуется время.
    Не менее интересно рассмотреть плач как выражение эмоций. Каким образом 
гендерные различия в отношении к слезам могут основываться на различии 
гендерных ролей? Когда я была ребенком, подростком, а потом молодой девушкой, 
то легко срывалась на плач в ситуациях фрустрации, боли или злости. Теперь в 
подобных ситуациях я никогда не плачу. Откуда такая перемена? Я хочу, чтобы 
окружающие воспринимали меня компетентной и владеющей собой, и знаю, что слезы 
помешали бы этому. Интересно, что компетентность и владение собой — это важные 
характеристики мужской роли, и стоило мне, женщине, начать работать и 
соревноваться с мужчинами, как я эти нормы незамедлительно восприняла. К 
сожалению, я так хорошо научилась контролировать этот способ выражения эмоций, 
что теперь мне очень сложно заплакать, даже если я чувствую, что хочу этого. 
Мне кажется, многие мужчины ощущают то же самое.
    Джонсон и Шульман (Johnson & Shulman, 1988) обнаружили, что взрослые 
женщины больше выражают чувства, направленные на окружающих (например, 
проявление интереса к чувствам других, их потребностям и желаниям), чем мужчины.
 Мужчины же проявляют больше эгоцентричных чувств (например, потребностей, 
желаний, собственных интересов), чем женщины. В другом исследовании выяснилось, 
что женщинам более удобно, чем мужчинам, выражать чувства страха и грусти 
(Blier & Blier-Wilson, 1989; Brody, 1984), и вместе с тем люди не видят 
межполовых различий в способности испытывать страх и грусть (Fabes & Martin, 
1991). Считается также, что мужчины проявляют — но не испытывают — больше 
злости, чем женщины (Fabes & Martin, 1989), а женщины испытывают злость ровно 
так же часто, интенсивно и по тем же поводам, что и мужчины. Коппер и Эпперсон 
(Kopper & Epperson, 1991) не смогли обнаружить у женщин большего подавления 
злости, чем у мужчин, однако те из них, кто по поло-ролевому опроснику Бем 
подпадал под описание мужественного типа, более склонны были оказываться в 
состоянии гнева и отыгрывать злость на окружающих. Фейбс и Мартин (Fabes & 
Martin, 1991) объяснили, что мужчинам более свойственно, по сравнению с 
женщинами, вести себя агрессивно, что заставляет некоторых думать, что мужчины 
проявляют больше злости.
Исследования некоторых других гендерных различий.
Агрессия.
    Различия в агрессивном поведении находятся в ряду наиболее достоверных 
гендерных различий, но, как и другие рассмотренные нами, они далеко не столь 
велики и не настолько очевидно связаны с биологическими отличиями, как можно 
было бы предположить, В своем знаменитом обзоре литературы по гендерным 
различиям Маккоби и Джеклин (Maccoby & Jacklin, 1974) сделали вывод, что 
агрессия — это единственное социальное поведение, для которого существуют 
доказательства, говорящие о совершенно явных половых отличиях. Все три 
метаанализа психологической литературы, проведенные в 80-х гг. (Eagly & Steffen,
 1986; Hyde, 1984 b; Hyde, 1986), также содержали вывод о существовании 
гендерных различий в агрессивном поведении. Вместе с тем Игли и Штеффен (Eagly 
& Steffen, 1986) пришли к заключению, что для взрослых эти различия весьма 
невелики (d = 0,29). В работе Хайда (Hyde, 1984 b) содержащей большое 
количество исследований, проведенных на детских выборках, сделан вывод о 
средней величине отличия (d = 0,50). Это означает, что только от 2 до 5% всех 
случаев агрессивного поведения можно объяснить гендером (т.е. от 95 до 98% 
происходит из других источников). Отчасти наше искаженное восприятие гендерных 
различий в агрессии можно объяснить тем фактом, что преобладающее большинство 
насильников и убийц — именно мужчины. Однако, как совершенно справедливо 
отмечено у Бербэнк (Burbank, 1994), подобные действия совершает очень малая 
часть мужчин. Принимая во внимание эти крайние варианты, поведение большинства 
мужчин сходно с поведением большинства женщин. Другая причина, которая 
заставляет нас считать мужчин более агрессивными,— это устоявшаяся в нашей 
культуре вера в то, что такими их делает более высокий уровень тестостерона в 
крови. На самом деле пока не существует убедительных экспериментальных 
доказательств наличия у человека связи «тестостерон— агрессия» (Bjorkvist, 
1994).
    Бьйорквист и Ньемела (Bjorkvist & Niemela, 1992) пришли к выводу, что 
существует несколько факторов, от которых зависит, кто более агрессивен — 
мужчина или женщина: гендер участников конфликта, тип агрессии и конкретная 
ситуация. Например, Лагерспец (Lagerspetz, 1988), исследуя финских детей 11-12 
лет, учащихся в школе, обнаружил, что девочки предпочитали использовать 
косвенные формы агрессии (распускали слухи, заводили нового друга «в отместку» 
старому), в то время как мальчики чаще открыто выражали агрессию (толкались, 
кричали, дрались). Бьйорквист и его коллеги (Bjorkvist et al., 1994) 
предположили, что женщинам, из-за того что они более слабы физи