консультации, мне кажется, требования похожи. Психотерапевт, по крайней мере, 
не должен своим видом вызывать у клиента чувства острого беспокойства за его 
(терапевта) психическое состояние. В частности, он не должен вызывать у клиента 
желания его успокоить, пригладить, сказать: "Да вы не волнуйтесь, я не такой 
больной, как вы думаете." И еще он должен нести с собой запас жизненных сил и 
оптимизм. Конечно, если необходимо, он должен уметь взять на себя любую роль, в 
том числе и роль Глубокого И Последовательного Пессимиста, если она покажется 
ему эффективным инструментом в борьбе, предположим, с пессимизмом его клиента. 
Но все-таки его основное состояние, как мне представляется, должно быть 
позитивным и открытым. А психотерапия времен начала (и середины) ХХ века – это 
кушетка за занавеской, на которой лежит клиент, а психотерапевт для него – 
невидимый, ничего не чувствующий, ничего не ощущающий человек, некая 
божественная инстанция, которая воспринимает поток свободных ассоциаций, идущий 
от клиента, их записывает, но сам никак личностно на них не реагирует. 
По-видимому, сейчас это не современно. Сейчас терапевт – это живой человек, у 
которого есть свои живые реакции, но они все же подчинены процессу терапии, и 
это очень важно. Современная и будущая психотерапия, как я ее понимаю, – это 
некоторая мистерия, это интенсивный парный или групповой сюжет, в котором 
явственно ощущается присутствие всех элементов, которые изображены на рис. 2.1. 
Здесь чувствуются Адам Кадмон и Универсальный Целитель, остро ощущается 
индивидуальность и терапевта, и клиента, и идут их взаимодействия на плотном, 
предметном уровне. И целительная среда, и сам целитель тоже сюда вписываются, а 
каким именно способом – это уже вопрос школы.
         И поскольку эпоха Водолея – эпоха социальности, эпоха адекватных 
отношений человека с социумом, то, конечно, психотерапевт должен быть более или 
менее нормально социализирован и социально адекватен. Это тоже мое глубокое 
убеждение. По крайней мере, он должен эту адекватность непринужденно 
имитировать. Что у него там глубоко внутри – это другой вопрос, но, по крайней 
мере, он должен свободно владеть элементарными социальными навыками: иметь то, 
что раньше называлось хорошим воспитанием и манерами.
       Преодоление стереотипов. Очень важный инструмент психотерапевта – это 
умение стать значимым событием в жизни своего клиента, причем это умение не 
должно опираться на его априорный авторитет. Когда у него есть имя, статус 
"психолога, популярного в городе", естественно, у него есть авторитет; когда у 
него есть слава, и к нему приходит новый человек, это в жизни последнего уже 
событие. Но этого мало. Нужно стать событием в конкретной жизни человека, 
суметь войти в его жизнь, смоделировать для него кусок жизни прямо в 
терапевтическом кабинете или в группе, заинтересовать настолько, чтобы сбить 
его со стереотипов внимания, мышления, эмоций и поведения.
        Потому что, если вы не хотите работать на уровне локальных заплат, а 
добиваетесь устойчивых изменений, вы должны подняться на уровень 
индивидуального прототипа, то есть качественного бытия человека. А это что 
такое? Это и есть набор тех стереотипов, которые свойственны данному человеку, 
стереотипов жизни, то есть его бытия на качественном уровне. Если вы хотите его 
как-то действительно сдвинуть, то вам надо работать именно здесь. А что значит 
работать? Это прежде всего значит отвести его от стереотипов, на которых он 
находится. А это означает, что подсознательное впечатление клиента должно быть 
сильным, магическим, гипнотическим – хотя сознательно он может ничего этого не 
заметить, и даже в некоторых отношениях лучше, если он этого не заметит. 
       Авторитет терапевта и доверие клиента. Авторитет бывает априорный 
(например, основанный на славе данного психотерапевта, рассказах о его чудесах 
исцелений, дошедших до ушей клиента) и локальный, который терапевт зарабатывает 
по ходу взаимодействия с данным клиентом, помогая ему самому справляться с его 
трудностями. Доверие клиента, которое нарабатывается в процессе взаимодействия, 
то есть по мере приобретения терапевтом локального авторитета, гораздо глубже и 
искреннее доверия, вызываемого априорным авторитетом – последнее, как правило, 
неглубоко и фрагментарно. Даже если у психотерапевта есть априорный авторитет, 
связанный с его славой, лестными рекомендациями и т. п., ему лучше на этот 
авторитет не опираться, а разговаривать с клиентом так, словно тот пришел 
неизвестно к кому, и сделать так, чтобы в процессе взаимодействия его априорный 
авторитет клиентом забылся и был вытеснен наработанным локальным авторитетом. 
Тогда клиент вдруг забывает, что перед ним сидит человек с регалиями, опытом, 
горой успешно вылеченных больных. Он вдруг об этом всем забывает и просто видит 
перед собой интересного собеседника, в разговоре с которым пропадает чувство 
времени. И внутри клиента начинают происходить изменения, которые он сам 
произвести не мог. И клиент начинает своего терапевта за это уважать, и 
доверять ему, и на этом уважении и доверии уже можно строить терапевтические 
отношения.
        И это, по-видимому, есть тот единственный вид авторитета и тот 
единственный вид доверия, которыми профессиональный психотерапевт может 
пользоваться.
       Кто кого? Теперь еще один очень важный момент. Так или иначе все мы люди,
 все мы склонны соревноваться, соперничать, выяснять, кто главнее, кто сильнее, 
кто кому нанесет поражение. Представьте себе, что (уже не к первому своему 
психотерапевту) приходит клиент, для которого его симптом – его гордость. "Меня 
никто не может загипнотизировать. У меня есть моя болезнь, которую я несу как 
тяжкий крест, и никто ее с меня снять не может". Терапевт от такой постановки 
вопроса может "завестись". Он может сказать (или хотя бы подумать): "А вот я 
решу твою проблему". Однако этот тип отношений, в принципе, как я считаю, 
неправильный.