|
и в течение двух лет после того. А иначе его могут посадить в тюрьму. Сам по
себе этот факт показывает вам, насколько соответствующий соблазн силен, то есть
насколько сильна связь между терапевтом и клиентом.
И в этом отличие психотерапевта от врача. Конечно, хороший врач тоже
принимает близко к сердцу дела и судьбы своих пациентов, но все-таки такой
интимности взаимодействия психики, мировоззрений и этических систем, которая
возникает в процессе психотерапии, в обычной медицине не наблюдается. И тут
надо уметь, так сказать, удержать равновесие.
Этика психотерапевта. Другими словами, у терапевта должно быть развито
этическое чувство, которое ему каждый раз скажет, каков допустимый уровень
вмешательства в психику и жизнь его клиента, и есть ли у него вообще санкция на
это вмешательство. Потому что опытный психотерапевт вообще много дров может
наломать. Он может внушить клиенту такое, что потом вовек не расхлебаешь.
В качестве примера могу вам рассказать еще один случай из практики
Милтона Эриксона. У него был сильнейший гипнотический дар. Я думаю, у всех
присутствующих здесь есть неплохой гипнотический дар, просто вы не всегда
замечаете, когда он включается, а Эриксон замечал, и в этом разница.
Однажды к нему принесли пожилую даму, больную раком, уже на последней стадии
болезни. Ее мучили страшные боли, которые никак не удавалось снять таблетками.
Увидев Эриксона (а ему в это время было около пятидесяти лет), она сказала:
"Молодой человек! Ну что вы можете для меня сделать? Я уже пожила, я знаю этот
мир. Разве можно той боли, которая меня мучает, противостоять словами?" Эриксон
поездил на своем креслице, подстроился к ней и сказал: "Ну, я не знаю, как
насчет слов, но я думаю, что если бы вот сейчас открылась эта дверь, и там
показался бы огромный полосатый тигр, грозно рычащий и страшно голодный, то вы
хотя бы на секунду о своей боли забыли". Он навел ей галлюцинацию, она увидела
этого тигра и забыла о своей боли. Потом он еще что-то такое ей сказал, и в
результате боли у нее прекратились, она уже спокойно лежала в своей больнице, и
на вопросы врачей, болит ли у нее что-нибудь, говорила: "Нет, не болит. Но
только меня иногда беспокоит, что из-под моей кровати я слышу грозное рычание".
Я думаю, вы понимаете, что человек, который обладает такой силой
внушения, может много чего сделать со своим пациентом. Особенно, если он
соберется и заранее подготовится. И поэтому для него чрезвычайно важно
этическое чувство, которое подскажет ему в каждом конкретном случае, что
необходимо сделать для пациента, а от чего, наоборот, лучше воздержаться, каков
желательный в данном случае уровень вмешательства и что именно должно быть
сделано. В принципе, это вопросы, актуальные для любого целителя. Но если у вас
нет контакта с индивидуальным прототипом клиента, если у вас нет ощущения
Универсального Целителя, и если вы не умеете взаимодействовать непосредственно
с ангелом-целителем вашего пациента, то этического чувства у вас не появится, и
вы так или иначе начнете играть с людьми, как будто это оловянные солдатики.
Конечно, общество защищается от черных магов, от плохих целителей и
недобросовестных психотерапевтов, и манипулировать людьми не так просто, как
может показаться при первом знакомстве с этой темой; у частных лиц и общества в
целом существуют чаще всего неосознанные, но разнообразные и весьма эффективные
защиты от влияния других людей. Но мне кажется, что в грядущую эпоху прямая
манипуляция, осознанная или неосознанная, вообще выйдет из моды.
Взаимные обязательства. Чего хочет клиент и что гарантирует ему
психотерапевт? Этот вопрос в эпоху Рыб мог показаться порой совершенно
бестактным и неуместным. Например, в практике психоанализа, распространенного
психологического течения, которым мы обязаны доктору Фрейду, считалось
нормальным, что пациент ходит к своему психоаналитику, пока ему нравится то,
что с ним происходит. Почти никого не смущало, что "анализ" шел сессиями по
несколько раз в неделю в течение многих лет. Многие психоаналитики
анализировали своих клиентов по десять лет, некоторые даже по двадцать –
вообще-то, довольно странное положение. Но они говорили, что терапия кончается
тогда, когда у клиента кончаются деньги. Взгляд, на самом деле, не слишком
практичный. Кончатся у клиента деньги, а на чем аналитик и клиент после этого
разойдутся, с каким моральным ощущением? – это во-первых. А во-вторых, если
деньги не кончаются, если их достаточно, то что мы делаем? Решение вопроса об
окончании терапии в духе эпохи Рыб, то есть взгляд на нее как на процесс,
который идет себе и идет, и лучше нас знает, когда ему нужно закончиться, а мы
к нему как-то приспосабливаемся, но активно его не регулируем, в эпоху Водолея,
мне представляется, будет заменен противоположным: терапевт и клиент с самого
начала будут четко определять взаимную ответственность, взаимные обязательства
и устанавливать обозримые границы своего взаимодействия.
Личность психотерапевта как инструмент. Терапевт так или иначе выступает
как инструмент. Если у хирурга инструмент – это его скальпель, то у
психотерапевта инструмент – это он сам: его собственное мировоззрение, его
мироощущение, его этика, его энергетика, его искусство вести разговор, умение
держать клиента, устанавливать с ним доверительные отношения, и впоследствии
оправдывать это доверие. Поэтому для психотерапевта чрезвычайно важна, гораздо
важнее, может быть, чем для других профессий, работа над собственной личностью,
ее осознание, осознание своих комплексов, своих глубинных проблем, формирование
себя как особенного представителя человеческого рода. (Помня при этом, что
особенный не значит идеальный.)
Психологическое здоровье психотерапевта. Вопрос о том, насколько
целитель должен быть здоров, решается на моих целительских группах следующим
образом. Я говорю, что целитель не обязан быть идеально здоров, но он не должен
вызывать у пациента чувство острой жалости к себе. На уровне психологической
|
|