особенности стандартов научной рациональности, проявляющихся в сфере большой 
науки или науки переднего края. Здесь глав-
106

ное внимание уделено информативности, полифундаментальности, эв-ристичности. В 
последней — эвристичност и — фиксируется способность теории к экспансии, т.е. 
присущее ей свойство выходить за собственные пределы, саморасширяться. И 
несмотря на то, что энциклопедическое истолкование эвристичности связано с 
поиском в условиях неопределенности, именно эвристичность отвечает за появление 
принципиально нового и нетривиального. Эвристичность, присвоив себе статус 
императивности, отбрасывает оценкой «Это не эвристично!» все, чтоофе 
обеспечивает прироста информации.
  В объем логического критерия научности помещены требования непротиворечивости,
 полноты, независимости. Среди этих составляющих непротиворечивость, которая в 
своей первой редакции, согласно сформулированному Аристотелем закону 
непротиворечивости, звучит гак: невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же 
время и было присуще и не было одному и тому же в одном и том же отношении, — 
занимает самую шаткую позицию. По отношению к многим основополагающим 
логическим системам в отношении их содержательных выводов (например, теорема 
Геделя) можно усмотреть указание на их принципиальную противоречивость как на 
величайшее открытие. И выдвинутый принцип фаллибилизма обыгрывает именно 
ограниченность императива непротиворечивости. Существенные изъяны очевидны и в 
требованиях полноты как компоненты логического критерия научности. 
Семантическая и синтаксическая полнота — всего лишь желаемый идеал 
всестороннего описания действительности, а не реальность бурно изменяющегося и 
постоянно развивающегося мира. С требованием независимости связывают ситуацию 
невыводимости одной аксиомы из другой и условие соблюдения принципа простоты в 
науке. Однако независимость как составляющая логического критерия в конечном 
счете упирается в конвенции, в соглашения ученых взять ту или иную систему 
отсчета за исходную и базовую.
  Особое внимание привлекает к себе принцип простоты, который может быть 
обоснован как онтологически, со ссылкой на гармонию и завершенность, объективно 
присущую миру, так и с синтаксической и прагматической точек зрения. Понятие 
синтаксической простоты, как отмечают исследователи, задается представлением 
оптимальности, удобства применяемой символики, способов кодирования, трансляции.
 Понятие прагматической простоты эксплицируется контекстуально посредством 
введения представлений о простоте экспериментальных, технических, 
алгоритмических аспектов научной деятельности. И именно из этого принципа 
простоты, с которым связывают стройность, изящность, ясность теории, вытекает 
эстетический критерий научности. В высказываниях многих ученых прочитывается 
тяга и тоска по красоте теории. «Темные понятия» уже с самого первого взгляда 
свидетельствуют о неудовлетворительности теории.
  Когда речь заходит об эстетическом критерии, тос необходимостью следует 
ссылка на Пола Дирака, которому принадлежит суждение: «Красота уравнений важнее,
 чем их согласие с эксперимен-
107

том». Альберт Эйнштейн также предлагал применять к научной теории критерий 
внутреннего совершенства.
  Внедрение идеалов эстетичности в чуждую эстетике и художественному видению 
мира автономную сферу строгой науки само по себе является огромной проблемой. 
Кеплеру (1571—1630) принадлежит труд с примечательным названием «Гармония мира».
 В эпоху средневековья идеи, связанные с постижением скрытых и тайных свойств 
природы, формирова-лисьчна основе магико-символического описания явлений. Идея 
гармонии мира и образ Солнца как центральный объединяли и древнюю тайную 
мудрость герметизма, и новое видение мира, связанное с деятельностью Кеплера и 
Галилея (1564—1642). Например, принцип, используемый Бруно (1548—1600) и 
Коперником, состоящий в том, что Земля есть некоторый организм, части которого 
вынуждены двигаться вместе со всем целым, по свидетельству П. Фейерабенда, мог 
быть взят из Discourse of Hermes to Tot. Коперник однажды упоминает Гермеса 
Трисмегиста, обсуждая положение Солнца, а именно: «Однако в центре покоится 
Солнце... которое Трисмегист называет видимым Богом»7. Тем самым уже в древней 
герметической философии мы сталкиваемся с совершенно правильным восприятием 
гелиоцентрической Вселенной, которое основывается на весьма отличной от 
научно-рациональной в современном смысле этого слова аргументации. Однако для 
обоснования гелиоцентричности Вселенной греческой и европейской цивилизации 
потребовался длительный, исчисляемый веками и множеством заблуждений путь.
   Особое место в массиве критериев научности отведено когерентности. Она 
обеспечивает согласованность, взаимосвязанность полученных исследовательских 
результатов с теми знаниями, которые уже были оценены как фундаментальные. Тем 
самым когерентность обеспечивает сохранность науки от проникновения в нее 
претенциозных, не имеющих достаточных оснований суждений и положений.
   Нередко указывают также и на прагматический критерий научного знания, 
логически вытекающий из существующего как императив требования простоты. 
Критерий строгрсти в науке имеет также немаловажное значение. Понятие научной 
строгости входит в критерий объективности. Э. Агацци определяет научную 
строгость «как условие, предполагающее, что все положения научной дисциплины 
должны быть обоснованными и логически соотнесенными»8.
   Иногда законы природы сравнивают с запретами, в которых не утверждается 
что-либо, а отрицается. К примеру, закон сохранения энергии выражается в