языка.
  У народов Крайнего Севера, например, существует спецификация для названий 
снега и отсутствует таковая для названий цветковых растений, не имеющих в их 
жизни важного значения. Отсюда понятно стремление к изучению прагматических 
аспектов функционирования языка.
   Язык выступает в качестве необходимого связующего звена между практикой и 
сознанием. Он воспроизводит реальность, означая и закрепляя в чередовании 
знаков информацию о тех связях и отношениях вещей, которые вычленились в 
процессе взаимодействия «мир — человек».
   Благодаря употреблению знаков, мир внешних предметов перемещается в другое 
измерение и предстает как универсум знаковых моделей. Начиная со стоицизма, как 
отмечает М. Фуко, система знаков была троичной, в ней различалось означающее, 
означаемое и «случай». С XVII в. диспозиция знаков становится бинарной, 
поскольку она определяется связью означающих» и означаемого. Язык, существующий 
в своем свободном, исходном бытии как письмо, как клеймо на вещах, как примета 
мира, порождает две другие формы. Выше исходного слоя располагаются комментарии,
 использующие имеющиеся знаки, но в новом употреблении, а ниже — текст, примат 
которого предполагается комментарием. Начиная с XVII в. остро встает проблема: 
как знак может быть связан с тем, что он означает? Классическая эпоха на этот 
вопрос пытается ответить анализом представлений, а современная указывает на 
анализ смысла и значения. Тем самым язык оказывается ничем иным, как особым 
случаем представления (для людей классической эпохи) и значения (для нас)1.
   Ф. де Соссюр характеризовал языковую реальность как единство противоположных 
сторон: знака и значения, языка и речи, социального и индивидуального. 
Двуединая природа языка, или двуслойность его структуры, указывает на его 
предметность и операциональность. Словесные знаки фиксируют предмет и «одевают» 
мысли. Функция фиксатора ч оператора является общей для всех типов языков, как 
естественных, так и искусственных.
  Для любого лингвиста очевидно, что в языке присутствуют формы, явно 
принадлежащие только специфической материи языка. &гим во многом объясняется 
различный грамматический строй языка. Можно говорить, что мир живого языка 
представляет собой относительно автономную иерархическую систему, элементами 
которой выступают и звукоти-пы, и фонемы, и морфемы, и лексемы, а структурными 
принципами — алгоритмы человеческой речи. Вычленение, разделение, 
упорядочивание, оценка — это сфера духовного преобразования. Языковые средства, 
обра-
291

щенные на то, чтобы сформулировать представление или понятие о предмете, 
придают явлениям при их осмыслении определенную направленность. И если при 
использовании материальных орудий на практике происходят материальные 
предметные изменения, то при использовании языка субъект также меняет ситуацию. 
Он переводит ее из одной смысловой формы в другую. Даже когда всего лишь 
переориентируется направлен-ч ность внимания говорящего, движение в смысловом 
поле содержания весьма заметно.
   Этот факт наиболее очевиден в игровом общении. В игре ребенок переносит 
значение одной вещи на другую. Палочка становится лошадью, на ней, а не на 
настоящей лошади, скачет ребенок. Однако такой перенос значения есть выражение 
слабости ребенка, так как он заставляет одну вещь воздействовать на другую 
идеально, только в смысловом поле. В ряде патологий сознание утрачивает 
способность переиначивать ситуацию в смысловом плане, преобразовывать ее, 
двигаться в смысловых изменениях и возвращаться в мир реальной предметности. 
Мышление больных застревает в ситуации, не видя ее условности, оно не в 
состоянии зацепиться за действительные связи. Все это лишний раз подчеркивает 
огромное значение идеальных преобразований.
  Язык как практическое сознание соединяет в единое целое знание объективного 
(объект-язык) и знание субъективного (субъект-язык). Объект-язык и субъект-язык 
актуализируют себя в речевой деятельности. В результате возникает трехчленная 
формула: (объект-язык -» речевая деятельность -» субъект-язык). Первое 
(объект-язык) понимается как часть социальной знаковой деятельности, 
существующей независимо от индивида и втягиваемой в сферу индивидуальной 
речевой деятельности. Субъект-язык есть непосредственная личностная оболочка 
мысли, представляющая собой своеобразную речеоперативную модель ситуации. 
Оперирование с объект-языком, хранящимся в книгах, памяти компьютеров и прочих 
материальных формах, позволяет оперировать с информацией в «чистом виде» без 
примеси впечатлений интерпретатора и издержек речевых преобразований. 
Субъект-язык как подлинная действительность мысли — это индивидуальный и 
субъективный перевод объект-языка. Он совершается в актах речи, в системе 
высказываний. Степень адекватности такого перевода имеет широкую шкалу 
приближений, поскольку она зависит от индивидуального опыта, характеристик 
личности, богатства ее связей с миром культуры.
   Подразделение языка на объект-язык и субъект-язык, как отмечает Д. Пивоваров,
 в значительной мере снимает коварный вопрос, можно ли мыслить несуществующие 
объекты и где искать их референты. Несуществующий объект («круглый квадрат») — 
плод речевых процедур со знаками объект-языка. Сначала он преобразуется 
индивидом в знаковый субъективный образ, а потом возвращается в состав 
объект-языка, где и становится референтом несуществующего объекта, и даже 
«фактом» общественного сознания. Объект-язык— онтология для субъект-языка2.
  Язык является необходимым посредником научного познания. И это обусловливает 
две проблемы. Во-первых, стремление сделать язык нейт-