25

реконструкции теории (и здесь перекрываются сразу три сферы анализа: сфера 
исторического, критического и теоретического). С другой — оно предполагает учет 
отношений, а быть может, и зависимости теории и политики. Постаналитическое 
мышление не ограничивается блужданием в лабиринте лингвистического анализа. 
Интересы современного постаналитического мышления простираются от эстетики до 
философии истории и политики. Постаналитизм решительно отказывается от 
ограничений аналитической философии, связанных с ее принципиальной склонностью 
к формализованным структурам и игнорированием историко-литературных форм 
образованности «континентальной мысли». Постаналитизм словно заглядывает за 
аналитический горизонт и в наборе новых референтов видит все многообразие 
современной действительности и тех отношений, которые просятся быть 
распознанными, став объектом исследования методологической мысли. Это претензия 
на некий синтез дисциплинарного и гуманистического словарей, на укоренение 
эпистемологии в социальной онтологии.
   Взгляд на современную методологию будет неполон, если не обратить внимание 
на существование своего рода «методологических барьеров». И когда утвердившаяся 
научная парадигма сниспосылает всем научным сообществам стереотипйзированные 
стандарты и образцы исследования, в этом можно различить следы методологической 
экспансии. Существует множество примеров того, как ученые переступают 
«методологические барьеры». Так, конвенциализм А. Пуанкаре прямо подсказывает 
рецепт, состоящий в принятии конвенций — соглашений между учеными. Им надо 
просто договориться, другое дело, что этот процесс не так прост и легок, как 
кажется. Наиболее типичны для ученого мира именно споры, полемика, столкновения 
противоположных точек зрения и позиций.
  К методологическим барьерам относится и существующий механизм 
методологической инерции, когда переход на использование новой методологической 
стратегии оказывается довольно болезненной для исследователя процедурой. 
Например, вытеснение детерминизма индетерминизмом, необходимости — 
вероятностностью, прогнозируемое™ — непредсказуемостью, диалектического 
материализма — синергетикой и т.д. и по сей день неоднозначно оценивается 
различными представителями научного сообщества. Здесь возникает дополнительная 
проблема относительно того, может ли ученый сознательно преодолевать 
предрасположенность к определенному методу или методам познания, насколько 
инвариантен его стиль и способ мышления при решении познавательных задач.
   Множественность методологий обнажает проблему единства, но уже единства 
методологических сценариев, единства в рамках той или иной методологической 
стратегии, в отличие от поставленной в рамках философии науки проблемы единства 
научного знания. Методологи могут быть заняты уточнением понятийного аппарата и 
методов, а также эмпирического содержания уже установленных теоретических 
конструкций, могут погрузиться в разработку приложения конкретных 
методологических схем к тем или иным ситуациям, могут анализировать логику 
известных общих решений. Все это говорит о пестроте методологических 
устремлений. При-
26

оритетным для переднего края современной методологии является принятие 
теоретика-вероятностного стиля мышления, в контексте которого мышление, не 
признающее идею случайности и альтернативности, является примитивным.
  Для современной методологии, как и в прежние времена, весьма остра проблема 
экспликации эмпирического и теоретического7. Сфера научно-методологического 
знания упорядочивает себя отнесением ряда методов к эмпирическому или 
теоретическому уровню. Считается, что опыт, эксперимент, наблюдение суть 
составляющие эмпирического уровня познания как результата непосредственного 
контакта с живой природой, где исследователь имеет дело с реальным объектом,
  Абстракции, идеальные объекты, концепции, гипотетико-дедуктивные модели, 
формулы и принципы — необходимые компоненты теоретического уровня. Мыслить 
движение идей и наблюдать различные эмпирические факты — занятия, отличающиеся 
друг от друга. Казалось бы, задача ученого-теоретика — создать теорию или 
сформулировать идею на основе «материи мысли», эмпирик же привязан к данным 
опыта и может позволить себе лишь обобщение и классификацию. Известно, однако, 
что между теоретическим и эмпирическим связи достаточно сложные и 
разно-направленные. Одного противопоставления того, что теории не имеют 
действительных денотатов (представителей) в реальности, как это можно 
зафиксировать по отношению к эмпирическому уровню (в наблюдении и эксперименте),
 мало для понимания сущности теоретического. Данные наблюдения также 
опосредованы теоретическими представлениями— как говорится, всякая эмпирия 
нагружена теорией.
  Изменения в теоретическом аппарате могут совершаться и без непосредственной 
стимуляции со стороны эмпирии. Более того, теории могут стимулировать 
эмпирические исследования, подсказывать им, где искать, что наблюдать и 
фиксировать. Это, в свою очередь, показывает, что не всегда эмпирический 
уровень исследования обладает безусловной первичностью, иначе говоря, 
первичность и базисность эмпирического не является необходимым и обязательным 
признаком развития научного знания. Эмпирическое исследование призвано 
обеспечить выход научно-теоретического к реальной сфере живого созерцания. 
Теоретическое отвечает за применение аппарата абстракций и категориальных 
средств для ассимиляции внешнего по отношению к нему материала «живого 
созерцания», к деятельности, лежащей вне сферы развития понятийных мыслительных